6. Стабилизация религиозно-церковной жизни Финляндии в первой четверти XVII в.; формирование предпосылок для перехода к новой фазе развития лютеранства

6.1. Как отмечалось выше, в обзоре основных событий религиозной истории Швеции, окончательное торжество Реформации в ее лютеранской форме пришлось там на первое десятилетие XVII в.: именно тогда разгорелась богословская полемика между высшим духовенством, все еще твердо придерживавшимся “изначального” лютеранства (в Швеции официально еще не была принята немецкая “Формула согласия” и церковь ориентировалась преимущественно на Лютера, равно как и раннего Меланхтона), и королем Карлом IX, который враждебно относился к лютеранской ортодоксии, стремясь одновременно искоренить всякие остатки церковных свобод в своем королевстве. Что касается Финляндии, здесь стабилизация церковной жизни в силу определенной специфики местных условий (тяжелая ситуация после поражения, нанесенного Карлом, неурожаи, голод, новая вспышка военных действий на восточных границах) наступила несколько позднее, чем в Швеции. Немаловажную роль сыграл и тот факт, что Эрик Соролайнен, представитель поколения, активно действовавшего в предыдущие десятилетия и стоявшего в целом на достаточно умеренных позициях, удержался на своем посту вплоть до самой своей смерти, наступившей в 1625 г. Лишь с его кончиной в финской церкви произошли существенные перемены, ознаменовавшие наступление новой религиозной эпохи, для которой, по замечанию исследователя, будет характерна опора на чистое учение, кодифицированное в особых вероучительных книгах, и прочность церковного устройства (Salomies 1949, 210 s.).

Начнем с того, каким образом на положении финского духовенства сказалась победа Карла, у которого к концу 1590-х гг. сформировалось негативное отношение к финской церкви в целом. Сохранилось послание Карла, направленное осенью 1599 г. местоблюстителю архиепископской кафедры в Упсале (архиепископ Абрахам Ангерманнус к этому времени был отстранен от должности, а нового архиепископа еще официально не избрали). В этом письме, в частности, утверждается, что все финское духовенство, за редкими исключениями, отравлено “папистской закваской”; кроме того, правитель обвинил финских священников в совершении богослужения по запрещенной в Швеции “Красной книге” (что, заметим в скобках, не особенно вязалось с истинным положением дел, если вспомнить о значительных усилиях, предпринятых епископом Турку и членами капитула после Упсальского собора, однако Карла, незнакомого с финским языком и потому неспособного разобраться в тонкостях местного богослужения, это не слишком волновало). Не понаслышке знал Карл и о иезуитах, происходивших из Финляндии: именно по его приказанию Йоханнес Юссоила был перевезен в Швецию, где правитель самолично допрашивал его; можно также напомнить о трагической участи Олауса Сундергельтеуса (гл. 2, § 4.2.). Вполне вероятно, что Карл всерьез опасался рекатолизации Финляндии и ее отпадения от Шведского королевства. В Финляндии по-прежнему использовался Служебник Паавали Юстена (хотя и в несколько модифицированном виде после Упсальского собора 1593 г.), что беспокоило правителя, для которого само имя Юстена прочно ассоциировалось с консервативным традиционализмом и некритичным отношением к “Красной книге” Иоанна III; Карл, приверженец аскетичных форм церковности, питал враждебность к более пышному варианту богослужения, разработанному Юстеном. Вследствие всего этого герцог предложил весьма радикальное решение: заменить большинство финских священников на присланных из Швеции твердых ревнителей протестантизма (Salomies 1949, 207 s.). Будучи уверенным в коллективной вине духовенства Финляндии, правитель обрушил на него гонения, даже не дожидаясь формального одобрения съезда сословий (как того, между прочим, требовало Церковное уложение 1571 г.). Среди прочих сторонников Сигизмунда были казнены и два финских священника. Карл издал распоряжение о смещении с должности (с соответствующей потерей доходов) всех церковнослужителей, замеченных в сотрудничестве с Флемингом и его преемниками. Кроме того, на каждого приходского настоятеля Финляндии, независимо от его реальной “вины”, был наложен штраф в размере 15 талеров (Paarma 1980, 434-435 ss.).

В феврале 1600 г. в Линчепинге открылся риксдаг, перед которым должен был предстать епископ Турку Эрик Соролайнен. Фактически в его лице Карл добивался осуждения финского духовенства в целом. Однако сделать это ему не удалось, поскольку, как отмечалось выше, деятели лютеранской церкви Швеции проявили сословную солидарность со своими финскими собратьями, не побоявшись вступить в конфронтацию с правителем. Вследствие этого главе епархии Турку (и фактически всей церкви Финляндии) удалось оправдаться от обвинений Карла, домогавшегося его смещения и даже казни: подробности процесса над Эриком Соролайненом будут рассмотрены в очерке, посвященном ему во второй части нашей работы. Более того, после состоявшихся дебатов риксдаг отказался признать и коллективную вину финского духовенства. Правда, под нажимом Карла был оставлен в силе упомянутый денежный штраф, но все-таки его уменьшили в три раза. Благодаря твердой позиции, занятой шведским духовенством, полномасштабного расследования деятельности финских священников во время событий 1590-х гг. проведено не было, и всё ограничилось лишь единичными случаями. В связи с неурожаями, постигшими Финляндию в 1600 и 1601 гг., Карл согласился на уменьшение упомянутого штрафа. Естественно, материальное положение финской церкви и ее служителей в эти годы серьезно ухудшилось, но то же касалось и всех прочих сословий страны.

В течение полутора лет, прошедших после риксдага в Линчепинге, церковь Финляндии оставалась без своего главы, поскольку Карл не соглашался на то, чтобы Эрик Соролайнен вернулся к своим епископским обязанностям (местоблюстителем был назначен Грегориус Тейтт); что же касается формально автономной Выборгской епархии, то в условиях возобновившихся военных действий на востоке и на юге вопрос о назначении туда собственного епископа даже не поднимался. Своего рода символом потрясений, постигших страну и церковь, стал страшный пожар, разразившийся в Турку: помимо всего прочего, от него сильно пострадал собор, который по причине скудости средств удалось окончательно восстановить лишь много позднее, в 1630-е гг. уже при следующем епископе Исааке Ротовиусе.

Однако в 1602 г. ситуация стала постепенно выправляться: по ходатайству съезда сословий Финляндии Эрик Соролайнен, пересидевший опалу в своем родном приходе Лайтила (где настоятелем был его брат), вновь занял кафедру в Турку, как и прежде совмещая функции администратора Выборгской епархии. Некоторое расхождение во взглядах по богословским и церковно-политическим вопросам среди членов капитула Турку (следствием чего и было дифференцированное отношение победившего герцога Карла к верхушке финского духовенства), в условиях тех бурных лет сыграло, как ни странно, положительную роль: избежавшие опалы руководители церкви Финляндии смогли сохранить свои посты, вследствие чего церковное управление осталось за местными людьми, а не перешло в руки шведов, что способствовало более мягкой адаптации финской церкви к изменившимся общественно-политическим условиям (Pirinen 1976, 110 s.).

6.2. Напряженность, отличавшая взаимоотношения Карла с лютеранским духовенством королевства, проявилась, в числе прочего, в намерении последнего упразднить кафедральные капитулы во всех епархиях: правитель враждебно относился к этому институту как к реликту католических времен, считая, что его содержание, вдобавок ко всему, недешево обходится казне. Разумеется, это вызвало противодействие со стороны лютеранской церкви, придерживавшейся Уложения 1571 г., которое восстановило капитулы в качестве важного органа епархиальной власти. В качестве компромисса на риксдаге 1604 г. было принято постановление о реформе кафедральных капитулов, гласившее, что капитулы должны сосредоточиться прежде всего на катехизаторской работе и подготовке местных священников, способных наставлять в Слове Божием. Одним из последствий этого постановления стало то, что в Турку упразднили традиционную должность кафедрального пробста, т.к. она была менее всего связана с новыми задачами религиозного просвещения, но при этом вызывала наибольшие ассоциации с католическим прошлым. Петер Мелартопеус, который занимал эту должность на протяжении более чем десяти лет (в бурных событиях 1590-х гг. он проявил себя верным сторонником Карла), был определен настоятелем в шведский город Мариенстадт, вследствие чего его связь с родной церковной средой значительно ослабла (умер он в 1610 г.). Должность эконома, который прежде всегда входил в состав капитула, теперь к капитулу отношения не имела: это соответствовало пожеланию Карла, который, более того, предлагал отдать эту должность светскому лицу, но в Турку такого не произошло, и экономом по-прежнему назначали рукоположенного священника. В то же время в состав капитула были введены лектор теологии и конректор, преподававшие в школе. Таким образом, из четырех членов обновленного капитула Турку (четвертым был церковный настоятель Турку Грегориус Тейтт) трое, т.е. школьный ректор, конректор и лектор теологии, были напрямую связаны с той учительной функцией, которая теперь была поставлена во главу угла деятельности капитула (об этом мы еще скажем ниже). Происшедшую трансформацию капитула Турку исследователи характеризуют как эволюцию от “капитула прелатов” (каковым он стал при Иоанне III тремя десятилетиями ранее) к “капитулу лекторов” (Pirinen 1976, 114 s.). Одним из последствий этого преобразования стало уменьшение влияния капитула на епархиальное управление, так что Эрик Соролайнен - в особенности после смерти недолюбливавшего его Карла IX - мог править вполне единолично, пользуясь, как ни парадоксально, даже большей, чем прежде, властью (о деталях взаимоотношений епископа с членами капитула и королем Карлом см. в очерке, посвященном Эрику Соролайнену в части II.). Помимо всего прочего, это проявилось, например, в том, что епископ теперь осуществлял инспекционные поездки в разные районы страны без сопровождения кого-либо из членов капитула, как это бывало прежде, и самостоятельно улаживал местные проблемы. Историки (Laasonen 1991, 30 s.) отмечают возрастание в этих условиях значения епархиальных собраний, которые Эрик Соролайнен проводил и прежде, в 1590-е гг., но тогда их главным организатором и распорядителем выступал кафедральный пробст Мелартопеус. В изменившихся условиях собрания приобрели больший вес при решении насущных вопросов, т.к. обновленный “капитул лекторов” занимался в основном проблемами религиозного просвещения (подробнее о характере епархиальных собраний, проводившихся при Эрике Соролайнене, см. ниже, §. 6.7.).

С упомянутыми переменами в структуре епархиального управления следует увязать и укрепление системы школьного обучения Финляндии, происшедшее в первой четверти XVII века. Это соответствовало как интересам самого церковного просвещения (см. раздел очерка об Эрике Соролайнене, посвященный его катехизису), так и общегосударственной программе унификации, предполагавшей воспитание послушных подданных монарха. Укреплению школьной системы Финляндии способствовало принятие в 1611 г. нового общешведского Школьного уложения (примечательно, что оно было одобрено лишь после смерти Карла IX, имевшего значительные трения с церковной элитой королевства по основным богословским вопросам). По сути дела с начала Реформации государственная власть впервые предприняла реальные шаги по укреплению системы образования. Кафедральная школа Турку по-прежнему оставалась ведущим учебным заведением Финляндии. В соответствии с новым Школьным уложением главную роль в ней играли ректор, конректор и лектор теологии. В этот период свою работу активизировала также и Выборгская школа, дававшая образование в объеме тривиума. Начальное образование обеспечивали школы низшей ступени (т.н. педагогии), существовавшие в городах Хельсинки, Наантали, Пори, Порвоо, Раума и Таммисаари. Все это заложило основу для крупномасштабной реформы сферы образования, предпринятой позднее, в середине XVII в. при королеве Кристине, когда кафедральная школа Турку была преобразована сначала в гимназию, а затем в первый финский университет, что же касается Выборгской школы, она получила статус гимназии, тогда как упомянутые педагогии стали работать по программе тривиума.

6.2.1. Из деятелей епархии, принимавших активное участие в событиях 1590-х гг., в первое десятилетие XVII столетия наибольшим влиянием по-прежнему пользовались церковный настоятель Турку Грегориус Тейтт и ректор кафедральной школы Маркус Хельсингиус. Первый из них, являясь наиболее важным по рангу членом капитула (после упразднения должности пробста), выполнял функции фактического заместителя епископа и второго человека в церковной иерархии Финляндии. По-видимому, он сохранил расположение короля, по-прежнему видевшего в нем противовес консервативному епископу. В то же время вряд ли можно говорить о серьезном влиянии Тейтта на духовенство Турку в богословском плане: как уже отмечалось, он сочувствовал идеям “второй Реформации”, но в капитуле, где возобладали сторонники умеренной ортодоксии, единомышленников у него не было.

Что касается Маркуса Хельсингиуса, в Турку тех лет никто не мог с ним соперничать по уровню богословской образованности, за исключением, разумеется, самого епископа. Судя по всему, он поддерживал самые добрые отношения с Эриком Соролайненом, с которым осенью 1599 г. ему довелось разделить тюремное заключение. Именно с благословения и при материальной поддержке последнего в 1603 г. Хельсингиус опубликовал (на латыни) богословский трактат, направленный против кальвинистов - Перечень, или опровержение тезисов кальвинистов (Elenchus seu refutatio thesium Calvinianorum). Учитывая, что в капитуле тогда заседали Грегориус Тейтт и Петер Мелартопеус, открытые сторонники Карла, подобное сочинение могло появиться только при содействии и покровительстве Эрика Соролайнена и фактически без согласования с капитулом. Примечательно, что книга была издана в Ростоке: возможно, помогли давние связи епископа с Ростокским университетом, питомцем которого он был. Трактат Хельсингиуса увидел свет в условиях обострившегося противостояния между лютеранским духовенством королевства и Карлом, подозреваемым в сочувствии к кальвинизму: на риксдаге 1602 г. дело дошло до открытого столкновения высших лютеранских иерархов с правителем и было выдвинуто требование удалить из королевства всех кальвинистских проповедников, нашедших благосклонный прием при дворе Карла (следует, правда, уточнить, что последний стоял, скорее, на позициях “чистой Реформации”: ему была ближе старая, восходившая к библейскому гуманизму идея примата Слова Божиего над всеми догматическими определениями, к которым в те годы все более тяготели как лютеране, так и кальвинисты, однако в тогдашних условиях подобная позиция воспринималась не иначе как измена делу Лютера: Laasonen 1991, 16 s.).

Отнюдь не случайно, что упомянутый трактат был составлен ректором школы Турку: как мы уже упоминали, в начале 1590-х гг. он обучался в Виттенберге, к тому времени превратившемся в оплот лютеранской ортодоксии, вследствие чего Маркус Хельсингиус лучше, чем кто бы то ни было в Финляндии тех лет, был осведомлен о противоречиях, раздиравших “истинных лютеран” и кальвинистов (так, в 1594 г. из Виттенбергского университета были исключены студенты, заподозренные, как тогда говорили, в “криптокальвинизме”, т.е. в тайном сочувствии кальвинистским идеям, а в Тюбингенском университете даже составили индекс запрещенных книг).

Сочинение, о котором идет речь, входило в серию книг, изданных в те годы в Шведском королевстве с целью обличения “заблуждений” кальвинистов (инициатором этой серии был стокгольмский издатель Петер Готус, специализировавшийся на издании работ в защиту лютеранской ортодоксии: в частности, именно он перевел на шведский и издал в 1584 г. “Аугсбургское вероисповедание”; в своем сочинении ректор школы Турку, собственно говоря, во многом опирался на брошюру того же Готуса “Тезисы кальвинистов”, выпущенную в 1602 г.). Хотя трактат Хельсингиуса носил чисто компилятивный характер (его главной целью было ознакомить духовенство Финляндии с кальвинистскими “заблуждениями”, заодно продемонстрировав правителю солидарность духовенства Турку со своими шведскими собратьями), исследователи отмечают особое место этого сочинения в истории финского лютеранства. С одной стороны, трактат стал первым сочинением по догматическим вопросам, появившимся в Финляндии с начала Реформации (если не считать коллективного послания духовенства Турку Иоанну III, приписываемого Яакко Финно). С другой стороны, этот труд зафиксировал изменения, происшедшие в финской церкви к началу XVII века: “Время Реформации более широкой и неопределенной в вероучительном отношении миновало. Совершился переход к конфессионально определившейся раннелютеранской ортодоксии” (Heininen 1974, 217 s.). Само слово «опровержение» (refutatio), поставленное в заглавие трактата, говорит о том, что перед нами образчик «контроверсной теологии», типичной для той эпохи (“Хельсингиус завез в Финляндию швабскую ортодоксию” - Heininen 1977, 40 s.).

В этот период Маркус Хельсингиус, вероятно, стал в некотором роде “экспертом” кафедрального капитула по теологическим вопросам, в особенности когда совершился упомянутый переход к “капитулу лекторов”. Как знаток древнееврейского языка он стал главной фигурой комитета по переводу всей Библии на финский язык, учрежденного в 1602 г., о чем речь пойдет в следующем пункте. Скончался он довольно рано, в 1609 г.

В 1600 - 1610-е гг. в руководстве финской церкви, в частности, капитуле Турку, появились новые лица. Примечательно, что все они учились в Виттенбергском университете, превратившемся, как отмечалось, в оплот лютеранской ортодоксии, а до того их главным наставником в школе Турку был Маркус Хельсингиус. В 1605 г. новыми членами только что реформированного “капитула лекторов” стали незадолго до того прибывшие из Виттенберга Йоахим Стутеус (Stutaeus) и Микаэль Корнелии (Cornelii).

Первый из них стал лектором теологии; в 1609 г. после смерти Хельсингиуса ему доверили заведование школой; позднее, в середине 1610-х гг., после смерти Грегориуса Тейтта, он стал церковным настоятелем Турку. Микаэль Корнелии, сделавший более скромную карьеру, был назначен конректором школы. В 1609 г. в Турку появился Габриэль Мелартопеус (Melartopaeus), приходившийся дальним родственником бывшему кафедральному пробсту Петеру Мелартопеусу, к тому времени уже покинувшему Финляндию после упразднения его должности. Подобно епископу Эрику, Габриэль Мелартопеус происходил из пасторской семьи: его отец был приходским настоятелем; кроме того, его младший брат также выбрал духовную стезю. Он получил основательную подготовку в новом ортодоксальном духе, защитив в Виттенберге пять диссертаций. Одна из них, направленная против кальвинистов, фактически была списана с упомянутого трактата Маркуса Хельсингиуса (вероятно, Мелартопеус ознакомился с этим сочинением еще в Турку, до поездки в Виттенберг). Собственно говоря, именно Хельсингиус ввел Мелартопеуса в мир идей консервативно-ортодоксального лютеранства (любопытная деталь: вскоре после своего возвращения на родину Мелартопеус женился на вдове Хельсингиуса, усыновив при этом трех его детей). В Турку Габриэль Мелартопеус стал вначале лектором теологии, а в 1615 г. был назначен ректором школы. В конце 1610-х гг. он вошел в доверие к престарелому епископу, который даже пожелал сделать его своим преемником по кафедре, что осложнило отношения Мелартопеуса с вышеупомянутым Йоахимом Стутеусом, к тому времени получившим место церковного настоятеля Турку и претендовавшим на еще более высокий пост. Правда, Эрику Соролайнену так и не удалось оставить свою кафедру Мелартопеусу, однако в 1630-е гг. последнего поставили во главе воссозданной Выборгской епархии. Некоторые исследователи склонны считать Габриэля Мелартопеуса одним из образованнейших представителей финского лютеранства первой половины XVII столетия, незаслуженно оттесненным - по причине своего финского происхождения - на вторые роли в условиях новой государственной политики централизации и унификации, что в реальности оборачивалось шведизацией высших сословий (под таким углом зрения судьба Мелартопеуса рассматривается в посвященной ему работе: Heininen 1974-1977).

В 1610-е гг. из Виттенберга вернулся и приступил к преподаванию в кафедральной школе Мартин (Мартти) Стодиус. Он получил основательную подготовку в области древних языков, благодаря чему много позже оказался причастен к полному переводу Библии на финский язык, увидевшему свет в 1642 г. После того как в 1640 г. в Турку был основан университет (тогда он именовался академией), Стодиус сделался его профессором, причем он был одним из двух местных уроженцев, получивших профессорскую должность (все остальные должности оказались в руках выходцев из Швеции и Германии). Помимо языков, он увлекался также Каббалой и прочими оккультными дисциплинами, что чуть было ему не стоило карьеры и самой жизни: по наветам коллег его обвинили в колдовстве, и лишь вмешательство просвещенного генерал-губернатора Петера Брахе спасло его от преследования, однако и после смерти его считали чернокнижником (Suomen kulttuurihistоria 1935, 332 s.). Правда, приведенная история относится уже к следующему периоду в истории финской церкви - эпохе ортодоксии, или “чистого учения” (фин. puhdasoppisuus), выходящему за рамки нашей работы, мы же позволили себе упомянуть этот эпизод, поскольку он проливает дополнительный свет на высшую церковную среду Турку последних лет епископства Эрика Соролайнена и периода, наступившего непосредственно вслед за его кончиной.

Эрик Соролайнен, до самого конца удерживавший бразды правления епархией, оставался безусловным авторитетом для новой генерации священнослужителей. Безусловно, сказывалась и большая разница в возрасте: после того, как в 1615 г. умер церковный настоятель Турку Грегориус Тейтт, Эрик Соролайнен остался единственным из тех, кто направлял финскую церковь в бурные 1590-е гг., поэтому в глазах молодого поколения он, вероятно, был фигурой легендарной, почитаемой за свою ученость и солидный жизненный опыт. С другой стороны, из главного сочинения Эрика Соролайнена - объемной Постиллы, изданной в двух томах соответственно в 1621 и 1625 гг. (Postilla, 1988-1990) – складывается впечатление, что новоиспеченные магистры Виттенбергского университета, вернувшиеся в Турку, познакомили почтенного епископа с новейшими тенденциями немецкого лютеранства. Фигура епископа, подписавшего постановление Упсальского собора 1593 г. (на котором был одобрен фундаментальный для шведско-финского лютеранства вероучительный свод, т.н. Confessio fidei), как бы объединяла две эпохи: с одной стороны, он был связан с предыдущим поколением реформаторов, распространявших протестантские идеи в Финляндии, однако его Постилла защищала уже “чистое” (и, стало быть, “истинное”) учение.

В начале XVII столетия в Упсальском университете видную роль играли два выходца из Финляндии, о которых стоит сказать здесь несколько слов, т.к. оба они были взращены церковной средой Турку и своих связей с нею до конца не порывали, хотя родные края покинули еще в ранней молодости.

Йоханнес Рауманнус (Raumannus), как видно по его латинизированному имени, происходил из западнофинского города Раума. Помимо прочего, его фигура интересна и в социологическом плане, т.к. он был одним из немногих церковнослужителей той эпохи, имевших дворянское происхождение, что, как отмечалось в соответствующем месте первой главы, с началом Реформации стало в Финляндии достаточно большой редкостью. В кафедральной школе Турку он успел застать Яакко Финно, затем учился в Стокгольмской высшей школе, открытой Иоанном III, откуда перебрался в Йенский университет и в 1597 г. стал там магистром философии: на последнее обстоятельство следует обратить особое внимание, поскольку на протяжении всего XVI столетия выходцы из Швеции и Финляндии обычно ограничивались званием магистра свободных искусств. В Финляндию он больше не вернулся, получив более престижное профессорское место во вновь открытом Упсальском университете; до конца своих дней († 1614) он прожил в Швеции. Проучившись в Йене, которая была тогда одним из центров лютеранской ортодоксии и протестантского неоаристотелизма, Рауманнус, тем не менее, сохранил приверженность умеренному меланхтонизму и рамизму, занимавшим на рубеже веков доминирующие позиции в шведском (и финском) лютеранстве: эти основы были ему привиты еще в кафедральной школе Турку (Salminen 1970, 169 s.). Несмотря на то, что в 1598 г. Йоханнес Рауманнус вместе с другими членами Упсальского капитула выступил в поддержку Сигизмунда III, его не постигла месть победившего Карла, который, как мы видели, обрушил репрессии на духовенство Финляндии. Более того, в 1601-1604 гг. он получил возможность вновь поучиться в Германии, на этот раз в Марбургском университете, ставшем прибежищем консервативного меланхтонизма и до 1605 г. следовавшем в фарватере “общелютеранской” линии. Выбор этого университета, как нетрудно догадаться, был согласован с Карлом, которому была близка теологическая позиция марбургской профессуры. В Марбурге Рауманнус защитил диссертацию и стал доктором богословия - первым за всю историю Реформации, причем не только в Финляндии, но и во всем Шведском королевстве. В 1610 - 1614 гг. он был ректором Упсальского университета: назначивший его на это место Карл IX явно видел в нем противовес нараставшей ортодоксии (Ruuth 1932, 452 s.).

Вторым уроженцем Финляндии, стяжавшим в Швеции громкую славу и одновременно нажившим себе там множество врагов, был Сигфрид Форсиус. Натура многогранная, он прославился своими занятиями астрологией, натурфилософией, физикой, минералогией и географией. Форсиус был уроженцем Хельсинки, о чем свидетельствует латинизированная форма его имени (Forsius < Helsingforsius), произведенная от Helsingfors, шведского названия Хельсинки; его родным языком, в отличие от Маркуса Хельсингиуса, также уроженца Хельсинки (и, заметим, участника перевода Библии на финский), был шведский. В начале XVII в. мы застаем его уже профессором Упсальского университета, однако связей с Финляндией он не порывал, поскольку до 1615 г. оставался “заочным” настоятелем юго-западного финского прихода Кемиё (такое в принципе было возможно), что обеспечивало ему неплохой доход. Форсиус имел непростые отношения с королем Карлом и профессурой Упсальского университета; несколько раз он даже оказывался в темнице по обвинению в магии и колдовстве. Сигфрид Форсиус первым в Шведском королевстве издал альманахи, распространявшиеся также и в Финляндии. По обычаю того времени он также составлял гороскопы, пользовавшиеся немалым успехом (увлечение гороскопами и предсказаниями – типичная черта мировоззрения людей XVI- XVII вв., выражавшая «привычку видеть человека как противоречивое единство, которое, однако, допускало воздействие свободной воли и указывало путь к ее приложению»: Тананаева, 1996, 51). Лишившись в Швеции всех своих должностей и доходов вследствие происков недоброжелателей, Сигфрид Форсиус окончил свои дни в Финляндии: в 1619 г. тогдашний генерал-губернатор Финляндии Лейонхувуд, воспользовавшись своим патронажным правом, сделал его церковным настоятелем шведоязычного городка Экенэс (фин. Таммисаари) на юге Финляндии. С епископом Эриком Соролайненом (они были почти ровесниками), отличавшимся широкой образованностью, Форсиус поддерживал довольно тесные и теплые отношения. Так, установлено, что описание кометы 1607 г., содержащееся в Постилле Соролайнена, было заимствовано из одного сочинения Форсиуса (Tarkiainen 1923, 359 s.). Примечательно, что первый том Постиллы, вышедший в 1623 г., наряду с прочими посвящениями, открывается латинской “сапфической одой” (ode saphica), принадлежащей перу Сигфрида Форсиуса, который именует себя Pastor Dryopolitanus (т.е. «пастор из Экенэса [греч. Дриополя]») et Astronomus. Есть сведения, что проживая в Финляндии, он сочинил - также на латыни - обширное стихотворение, посвященное языческим богам финнов, но, к сожалению, оно оказалось утеряно (Grotenfelt 1929, 120 s.). Форсиус писал также по-шведски: ему принадлежит значительный сборник духовных песнопений (Andlige Psalmen och Wijsor). Хотя Сигфрид Форсиус вряд ли активно участвовал в церковных делах Финляндии, его фигура представляет определенный интерес также в контексте нашей работы, проливая дополнительный свет на историко-культурные условия Финляндии рубежа XVI - XVII столетий. Дело в том, что кроме Форсиуса, чье имя по праву занимает достойное место в шведской культурной истории, финляндские шведы за весь период Реформации не выдвинули других сколь-нибудь значительных авторов, писавших на шведском или латыни. При отсутствии в Финляндии своего университета та часть населения страны, для которой шведский был родным языком, получала всю необходимую литературу (в первую очередь духовного и околонаучного содержания) непосредственно из метрополии. Поскольку в церкви Финляндии доминирующим был финский язык (в проповедях и богослужениях), те ограниченные ресурсы, что стокгольмское правительство отпускало на начинания в сфере церковной книжности, предназначались в первую очередь для издания текстов на нем.

6.3. Среди событий последних двух десятилетий Реформации в Финляндии особо следует выделить создание осенью 1602 г. специального комитета по переводу всего текста Библии на финский язык: соответствующий указ появился после того, как в указанном году Карл посетил Финляндию и примирился с ее дворянством и духовенством. К тому времени на финский язык были переведены лишь две пятых Ветхого Завета.

Решение о создании упомянутого комитета было принято с оглядкой на постановление Упсальского собора 1593 г. о необходимости нового перевода Библии на шведский язык, который опирался бы не только на языки оригинала, но, как особо подчеркивалось, учитывал бы и немецкий перевод Лютера. Последнее обстоятельство объяснялось тем, что именно с этого времени в Швеции Лютер стал почитаться как непревзойденный авторитет во всех религиозных вопросах. Это, заметим, не очень устраивало Карла Сёдерманландского, отрицательно относившегося к сакрализации Лютера и полагавшего, что достаточно опираться лишь на текст Библии. В силу этого вопрос о новом переводе Библии не только на финский, но и на шведский язык лишь осложнил и без того уже непростые взаимоотношения короля с высшим лютеранским духовенством королевства: с одной стороны, правитель сделал уступку, согласившись на формирование соответствующих комиссий по подготовке обоих переводов, шведского и финского, но, с другой стороны, ученых мужей он явно не торопил. До самой своей смерти в 1611 г. Карл IX так и не утвердил новый шведский перевод Библии (Heininen 1974, 139 s.). Таков был контекст, в котором Карл, встревоженный, как мы помним, “папистской закваской” финского духовенства и вообще всех жителей Финляндии, подписал распоряжение о создании в Турку Библейского комитета: по его мнению, отсутствие полного финского перевода Ветхого Завета было одним из главных препятствий для углубления Реформации в Финляндии.

Председателем Библейского комитета был назначен только что вернувшийся к своим обязанностям епископ Эрик (в упомянутом постановлении его назвали «мужем выдающейся учености и праведности»). Кроме него, в состав комитета вошли еще семь членов. Среди них мы найдем уже знакомые нам имена главного настоятеля Турку Грегориуса Тейтта, кафедрального пробста Петера Мелартопеуса и ректора кафедральной школы Маркуса Хельсингиуса. Членом комитета стал также и представитель Выборга, ректор тамошней школы Кристиан Бартольди. Из членов комитета древнееврейским языком основательно владели, собственно говоря, только Хельсингиус и Бартольди. Первый из них, как мы помним, в начале 1590-х гг. был направлен в Виттенберг специально для изучения этого языка в виду планов перевода Ветхого Завета на финский. Бартольди же был значительно старше Хельсингиуса: известно, что он обучался в Ростокском университете еще в 1580-1584 гг., из чего можно составить некоторое представление о характере его образования и богословских предпочтениях (о специфике обучения в университете Ростока и о его роли в духовном становлении Яакко Финно и Эрика Соролайнена см. в соответствующих очерках второй части нашей работы; напрашивается предположение, что с Кристианом Бартольди епископу Эрику было нетрудно найти общий язык в силу сходства полученного ими университетского образования).

История Библейского комитета 1602 г. полна неясностей. Прежде всего не сохранилось целостного перевода Библии, который можно было бы считать непосредственным результатом его работы. Возможно, не в последнюю очередь это объяснялось тем, что довольно быстро комитет «естественным путем» прекратил свое существование: скажем, к 1610 г. в живых уже не было главных гебраистов комитета Хельсингиуса и Бартольди, что неминуемо отрицательно сказалось на работе по переводу; кафедральный пробст Мелартопеус еще в 1605 г. покинул Турку и т.д.; в результате к середине 1610-х гг. из членов комитета, назначенных в 1602 г., на своем месте оставался лишь почтенный Эрик Соролайнен.

Дошедший до наших дней первый финский перевод всей Библии (1642) был выполнен уже следующим поколением ученых мужей из Турку. По этой причине высказывалось критическое предположение, что комитет 1602 г. так ничего и не создал и перевод 1642 г. появился практически на пустом месте, если не принимать в расчет трудов Агриколы, переводы которого к середине XVII в. казались уже устаревшими (эта точка зрения была высказана, например, в диссертации Peltonen 1960; ср. также Lehikoinen, Kiuru 1993, 18 s.). С другой стороны, есть основания предполагать, что члены первого комитета кое-чего все-таки достигли. Скажем, проведенный анализ цитат из Псалмов, содержащихся в Постилле Эрика Соролайнена, обнаружил их разительное сходство с соответствующими местами в переводе 1642 г., тогда как Агрикола в своем переводе Псалтыри 1551 г. приводит варианты, отличные как от цитированных Эриком Соролайненом, так и от перевода 1642 г. (Launiala 1937, 13 s.; правда, некоторым лингвистам указанные совпадения соответствующих мест Библии 1642 г. и Постиллы Эрика Соролайнена все же не показались достаточно убедительными: ср. Häkkinen 1994, 86-87 ss.). Вообще говоря, епископ Эрик в своей Постилле обильно цитирует Ветхий Завет, и напрашивается предположение, что он перевел эти отрывки не самостоятельно, но воспользовался уже готовым переводом, выполненным как раз Библейским комитетом. Любопытно, что уже в 1617 г. епископ и магистрат Турку обратились к новому королю Густаву II Адольфу с просьбой выделить средства на издание финского перевода Библии: вероятно, к тому времени перевод уже был готов или близок к завершению. Более того, известно, что уже был найден издатель (Heininen 1992, 18 s.; Parvio 1959, 255 s.). Однако в 1618 г. вышел в свет новый шведский перевод Библии, и вполне возможно, что Эрик Соролайнен выразил пожелание сличить с ним и заново отредактировать уже практически готовый (?) финский вариант, издание которого, таким образом, было отложено. После смерти же епископа ситуация резко изменилась: на кафедру в Турку был назначен швед Исаак Ротовиус, совершенно не владевший финским языком и к тому же критически относившийся к результатам деятельности своего предшественника. Неудивительно, что по инициативе Ротовиуса был учрежден новый комитет по переводу Библии на финский язык. Тем не менее, по мнению ряда авторитетных исследователей (Parvio 1992, 38-39 ss.), та быстрота, с которой назначенные Ротовиусом переводчики справились со своей работой, свидетельствует скорее в пользу предположения, что в их распоряжении имелась некая рукопись (или хотя бы фрагменты) перевода, выполненного их предшественниками из Библейского комитета 1602 г. Неслучайно, скажем, в новый Библейский комитет был включен Мартин Стодиус, о котором говорилось выше: он появился в школе Турку в середине 1610-х гг. и, вполне возможно, был знаком с переводом, о публикации которого говорилось в упомянутом обращении к королю 1617 г.

6.4. Два первых десятилетия XVII в. оставили ряд значительных памятников церковной книжности на старофинском языке, что свидетельствовало о серьезности, с которой в епархии Турку относились к выполнению одного из основных заветов отцов Реформации, касавшегося роли национальных языков в религиозной жизни. Это соответствовало и постановлению Упсальского собора 1593 г., поставившего задачу евангелизации широких масс народа. Подобно Иоанну III, новый король Карл IX, а затем и его наследник Густав II Адольф покровительствовали этой деятельности. Данное обстоятельство - при всей скромности книжной продукции, вышедшей в это время на финском языке (в сравнении с той же Швецией, не говоря уже о странах Центральной и Западной Европы) - заслуживает особого упоминания, если вспомнить о конкретных условиях того времени, когда из-за нескончаемых войн власти располагали в целом довольно скудными средствами на духовную и культурную сферу. С другой стороны, королевская власть стремилась модернизировать общество, сплотив все его слои, о чем уже шла речь в своем месте: государство считало церковь важным институтом, в обязанности которого входило прививать народу основы нравственности и верноподданнические чувства; в силу этого данный институт нуждался в особом покровительстве светской власти.

Крупнейшие сочинения на финском языке вышли из-под пера епископа Эрика Соролайнена в первой четверти XVII в.: в 1610-1620-е гг. им были составлены Катехизис (объемом в более чем 500 страниц), Служебник и, наконец, уже упоминавшаяся здесь Постилла - монументальный двухтомный сборник проповедей на все воскресные и праздничные дни церковного года (более 2200 страниц). Эти сочинения с должным вниманием будут рассмотрены во второй части нашей работы в очерке, посвященном их автору. В этом же разделе отметим значение первых двух названных трудов (т.е. Катехизиса и Служебника) для совершавшейся тогда церковной эволюции: установка на унификацию всех сторон жизни королевства потребовала также унификации церковной практики, которая в Финляндии, как указывалось выше, обладала рядом специфических особенностей. В глазах короля Карла и сторонников более жесткой лютеранской линии служебник Паавали Юстена, использовавшийся в Финляндии вплоть до начала XVII в., выглядел весьма архаично, т.к. был все еще слишком тесно связан со средневековой католической мессой. Новый служебник 1614 г. подвел черту в литургической эволюции финской церкви, начатой еще в 1540-е гг. Богослужения на финском языке отныне стали более или менее идентичными шведским и, таким образом, с литургическим своеобразием финской церкви, присущим ей в первые реформационные десятилетия (см. первую главу первой части нашей работы, а также соответствующие места в очерках, посвященных Агриколе и Юстену во второй части), было покончено (Knuutila 1990, 364-365 ss.). Богослужениям на финском языке, начавшим совершаться по новому служебнику, были присущи бóльшая “сухость” и сдержанность в сравнении с первыми десятилетиями Реформации (Parvio 1990, /1001/ s.).

В 1615 г. были переизданы Катехизис Яакко Финно (от первого его издания до нашего времени не сохранилось ни одного экземпляра) и Книга молитв того же автора. Правда, довольно скоро упомянутый катехизис, по духу принадлежавший, скорее, эпохе, предшествовавшей историческому Упсальскому собору, был вытеснен из употребления аналогичным сборником Эрика Соролайнена, составленным с учетом новых тенденций в шведско-финляндском лютеранстве.

О том, что традиции перевода на финский язык душеполезных книг, заложенные в свое время Яакко Финно, продолжали жить, свидетельствует появившаяся в 1605 г. (по другим данным, в промежутке между 1610 и 1614 гг.) Малая книга финских духовных песнопений (Yxi wähä suomenkielinen wirsikiria). Ее автором был Хемминки (Хемминг) из Маску (Маскулайнен), служивший настоятелем прихода Маску, что неподалеку от Турку. Известно, что в свое время он учился в кафедральной школе Турку под руководством все того же магистра Яакко Финно; судя по всему, Хемминки не получил университетского образования и Финляндию никогда не покидал. Он находился в тесных отношениях с членами кафедрального капитула (в частности, его жена была родственницей кафедрального пробста Петера Мелартопеуса и в то же время приходилась родной сестрой упоминавшемуся выше Габриэлю Мелартопеусу). Прослужив многие годы настоятелем сельского прихода, он отдавал себе отчет в эстетической и воспитательной роли духовного пения в жизни церковной общины. Неудивительно поэтому, что он более, нежели прочие ведущие деятели финской церкви, ощущал потребность в издании такого рода, особенно учитывая, что сборник его учителя к тому времени уже стал редкостью из-за малочисленности тиража. В основу своей книги Хемминки из Маску положил одноименный труд Яакко Финно. Вторую ее часть составили духовные песнопения, переведенные главным образом со шведского. Вследствие этого сборник финского автора оказался гораздо обширнее в сравнении с аналогичной шведской книгой, использовавшейся тогда в приходской практике. Автором нескольких песнопений был сам пастор Хемминки; интересно, что кафедральный пробст Мелартопеус (родственник жены Хемминки) также приложил руку к этому сборнику (и наверняка, пользуясь своими связями, помог издать его в Стокгольме): известно, что он сочинил одно песнопение и перевел (либо, по крайней мере, обработал) четыре других (Paarma 1980, 262 s.). По замечанию Мартти Парвио, крупнейшего знатока старофинской книжности, “этот сборник завершил формирование традиции церковных песнопений на финском языке” (Parvio 1988, 29 s.). Общим местом стало суждение, что песнопения, созданные или обработанные пастором из Маску, отличаются большей эстетической выразительностью в сравнении с тем, что было сделано Яакко Финно (ср. Raittila 1977, 244 s.).

В 1616 г. Хенрикки из Маску издал перевод на финский язык средневекового латинского сборника Piae cantiones (Благочестивые песнопения) под названием Песнопения о Христе и скорбях жизни человеческой, в стародавние времена сочиненные на латыни епископами и главными церковными людьми Финляндии (Wanhain Suomen maan Pijspain, ia Kircon Esimiesten latinankielised laulud, Christuxesta, ia inhimisen elämän surkeudhesta). Еще в 1582 г. этот сборник был издан на латыни под редакцией и в переработке Яакко Финно: таким образом, и этим начинанием пастор из Маску продолжил дело своего учителя, которого в предисловии к своему труду назвал “достопочтенным мужем”. Подобно латинскому оригиналу, финский перевод предназначался в первую очередь для учащихся школ: как и в средневековую эпоху, в начале XVII в. хор учеников кафедральной школы по-прежнему принимал участие в богослужении и других церемониях (например, в похоронах).

В предисловии к своей книге Хенрикки из Маску счел нужным подчеркнуть ценность и важность отечественной церковной традиции средневекового периода: в этом он был верен заветам своих предшественников, рассматривавших историю церкви Финляндии от Средневековья до Реформации как непрерывный процесс (свидетельством тому – тексты Агриколы и Юстена, переводы которых мы предлагаем во второй части нашей работы). В то же время, в отличие от своего учителя Яакко Финно, Хенрикки был склонен положительно оценивать традиции церковного пения, доставшиеся в наследство от католической эпохи: в своем предисловии он отмечает, что песнопения, созданные на исходе католического периода, были исполнены подлинного благочестия и сохранили свою ценность для воспитания христиан уже в духе Реформации.

В начале XVII в. важным центром, где создавались книги на финском языке, стал Выборг, о чем мы отдельно скажем в следующем пункте. В целом же следует отметить, что как и прежде, финский язык функционировал преимущественно в сферах богослужения, душеполезного чтения, церковного пения и воспитания. Немногочисленное образованное население страны могло удовлетворять свои духовные и интеллектуальные запросы чтением литературы на других языках (латинском, шведском, отчасти немецком). Что же касается простого народа (фин. rahvas), в массе своей не владевшего шведским языком (по крайней мере, книжным), то именно к нему - причем на его родном языке - была обращена проповедь местной лютеранской церкви, прививавшей ему христианские представления о мире в свете идей Реформации. Богослужение, проповедь и катехизис стали основными инструментами воздействия на широкие слои общества.

В сравнении с текстами Агриколы или даже Юстена язык перечисленных памятников ориентировался почти исключительно на юго-западные финские диалекты (Häkkinen 1994, 443 s.): это можно объяснить, с одной стороны, возросшим значением Турку и, с другой, культурным упадком Выборга и Восточной Финляндии в целом. То же самое можно сказать и о языке юридических памятников, о чем свидетельствуют вышеупомянутые переводы сборников законов, выполненные пастором Льюнго. Примечательно, что в одном из своих предисловий последний назвал язык окрестностей Турку и своей родной области Похъянмаа наиболее “чистым” среди всех финских диалектов: подобное суждение отражало реалии того времени, когда именно эти районы опережали в своем развитии прочие области Финляндии; кроме того, помимо налета «квасного патриотизма», подобное высказывание Льюнго отражало объективное возрастание роли Похъянмаа в сравнении с эпохой Агриколы, который не видел оснований выделять эту область и отдавал предпочтение Собственно-Финляндии с центром в Турку.

6.5. В 1618 г. Выборгская кафедра после почти сорокалетнего перерыва вновь обрела собственного епископа, и, таким образом, Выборгская епархия была восстановлена теперь уже фактически (формально ее никто не упразднял после смерти последнего епископа Выборгского Эрика Хяркяпя). Эрик Соролайнен остался епископом Турку, а новым епископом Выборгским был назначен Олави (Олаус) Элимеус, до того занимавший пост церковного настоятеля Стокгольма: по происхождению он был финном из Восточной Финляндии, центром которой являлся Выборг.

Выборгская епархия была создана указом Густава Вазы в 1554 г., и ее первым епископом стал Паавали Юстен. Мы уже говорили о том, что условия церковной жизни в этой части страны были гораздо менее благоприятны, чем на западе в виду меньшей освоенности этих территорий и их пограничного положения. Последнее обстоятельство самым отрицательным образом сказалось на развитии епархии, поскольку в 1555-1557 гг. и затем с 1570-го до 1617 г. (за вычетом отдельных более или менее спокойных лет) на восточной границе происходили военные столкновения между шведскими и русскими войсками, временами перекидывавшиеся на внутренние районы страны. После восстановления капитула Турку в начале 1570-х гг. в Выборге капитул так и не сформировался: там попросту не было капитульной традиции, к тому же местное духовенство образованностью не блистало. Тем не менее, как предполагается, Эрик Хяркяпя, один из наиболее образованных деятелей церкви Финляндии этого периода, приложил немало сил для укрепления местной кафедральной школы, отправив в Германию ряд наиболее способных ее учеников (Paarma 1980, 444-445 ss.). В следующий период, когда после смерти Хяркяпя кафедра вновь осталась вакантной, Эрик Соролайнен, получивший титул администратора Выборгского, неоднократно совершал визитации также и восточно-финских земель. Вследствие всех этих обстоятельств к началу XVII в. произошла стабилизация Выборгской епархии и явно повысился образовательный уровень ее духовенства: в пользу последнего обстоятельства говорит хотя бы то, что, как уже говорилось выше, ректор выборгской школы Кристиан Бартольди, наряду с ректором школы Турку Маркусом Хельсингиусом, стал главным гебраистом Библейского комитета 1602 г.

Оживление деятельности Выборгской епархии в 1618 г. следует увязать с радикальным изменением обстановки на шведско-русской границе, отодвинувшейся далеко на восток вследствие присоединения к Швеции значительных территорий по обе стороны от устья Невы. Проживавшее на них православное ижорское и частично русское население перешло в подданство шведской короны, что поставило шведские власти перед неожиданной ситуацией, обусловленной наличием внутри королевства инородного в конфессиональном отношении (православного) меньшинства. Вспомним, что к этому времени лютеранство стало господствующей и единственной признанной конфессией Швеции-Финляндии. В свете этого неудивительно, что как государственные, так и церковные власти королевства своей главной обязанностью считали обращение тамошнего населения в “истинную” веру, поскольку ни о какой веротерпимости или, как теперь принято выражаться, «межконфессиональном диалоге» в ту эпоху не было и речи. Воссозданная Выборгская епархия должна была играть важную роль в просвещении и обращении православного населения, тем более что его подавляющее большинство составляли ижорцы, по языку родственные финнам (особенно восточным).

Новый епископ Олави Элимеус получил неплохое образование: после учебы в Финляндии (в уже знакомых нам школах Выборга и Турку) он окончил Ростокский университет, где в свое время учился ряд выходцев из Финляндии, как, например, тот же епископ Эрик. Примечательно, что вначале он поступил в Виттенбергский университет, но затем все же предпочел перебраться из этого центра воинствующей ортодоксии в более умеренный по духу и хранивший меланхтоновские традиции преподавания Ростокский университет. Явное неприятие крайностей новой “лютеранской схоластики”, лежавшее в основе подобного выбора (еще раз повторим, что о теологических предпочтениях того или иного церковного деятеля, жившего в рассматриваемую эпоху, с немалой степенью достоверности можно судить по университету, который ему довелось окончить), обеспечило ему благосклонность короля Карла и позволила получить место приходского настоятеля в Стокгольме, что было несомненной удачей для уроженца отдаленного Выборга. После того как упомянутый выше главный настоятель Стокгольма Йоханнес Рауманнус, финн по происхождению, стал ректором Упсальского университета, его место досталось Элимеусу.

Мы уже отмечали в своем месте, что с начала Реформации в Стокгольме имелась довольно многочисленная финская диаспора со своим отдельным приходом. В описываемые времена активную роль играл настоятель этого прихода Томас Карелиус: как показывает само его имя, он происходил из Карелии и, вероятно, в свое время окончил выборгскую школу. В 1616 г. в Стокгольме был напечатан выполненный им финский перевод фрагмента Иудейской войны Иосифа Флавия, повествующий о разрушении Иерусалима.

Предисловие, которым Карелиус по обычаю того времени снабдил свой перевод, несет на себе отпечаток его пастырских забот и одновременно с тем свидетельствует о наступлении эпохи «чистого учения», предполагавшей унификацию и ужесточении религиозной жизни: это видно хотя бы из того, что основной упор в своих рассуждениях он делает на нравственных уроках, которые из этого фрагмента должен извлечь всякий нарушитель церковного и общественного спокойствия. Предполагается, что Карелиус предназначал свой перевод преимущественно для богослужебного употребления: его полагалось читать в храмах на 10-е воскресенье после Троицы (наряду с плачем Иисуса об Иерусалиме из XIX главы Евангелия от Луки; неслучайно Эрик Соролайнен в соответствующей проповеди своей Постиллы также цитирует Иосифа Флавия, в сходном духе наставляя своих слушателей и читателей: «Мы сознаём, сколь суров Господь в Своем гневе на грех, ибо Господь … не желает и не может терпеть грех, но ненавидит и преследует его, равно как и тех, кто творит грех» - Postilla 1988-1990, I, /298/ s. ). Перевод Карелиуса считается первым текстом на историческую тему, написанным по-фински (Parvio 1990, /1030/ s.): “Хроника епископов финляндских” Паавали Юстена, первый исторический труд, родившийся в Финляндии, была составлена на латыни.

Позднее, в 1629 г. Томас Карелиус издал по-фински Историю Страстей Христовых (Passio). Как известно, в свое время аналогичное сочинение было создано Микаэлем Агриколой (Christusen Pina, ylesnousemus ia taiuasen Astumus), и, таким образом, книга Карелиуса стала вторым образцом этого жанра в истории финского лютеранства.

В Выборге новый епископ смог опереться прежде всего на наиболее образованную часть местного духовенства. Формально капитул в это время создан еще не был, но на деле вокруг Олави Элимеуса образовался круг лиц, оказывавших ему содействие прежде всего в катехизаторской и проповеднической работе. По своему характеру и функциям эта группа напоминала “капитул лекторов”, о котором мы говорили, рассматривая эволюцию кафедрального капитула Турку после 1605 г. Главными сподвижниками Элимеуса стали ректор кафедральной школы Выборга Хенрик Фаттебур и лектор теологии той же школы Маттиас Толья (последний впоследствии сменил Фаттебура в должности ректора). В 1620-е гг., центральное правительство, озабоченное религиозным воспитанием населения вновь присоединенных территорий, изыскало средства для издания ряда книг, составленных в Выборге и предназначавшихся в первую очередь для восточнофинских земель (отметим также, что не последнюю роль в этом, вероятно, сыграли стокгольмские связи Элимеуса, поскольку в самой Финляндии собственной типографии не было и все финские книги приходилось печатать за ее пределами, преимущественно в столице королевства). Книги, о которых здесь идет речь, имели, так сказать, духовно-прикладную направленность. Сам епископ Элимеус составил Книгу богослужебных евангельских и апостольских чтений (Evangeliumit ia Epistolat), которая как бы дополняла служебник Эрика Соролайнена, вышедший ранее и не имевший такого раздела. В 1621 г. он издал Книгу финских духовных песнопений (Suomenkielinen Wirsikiria): по объему она была гораздо меньше аналогичной книги Хемминки из Маску и более походила на шведский образец (вполне возможно, практика общинного пения в Выборге отличалась от традиций, сложившихся в Турку, и более тяготела к Стокгольму, что не удивительно, учитывая активные связи Элимеуса со Швецией, так сказать, в обход Турку - Parvio 1988, 36 s.). Названные книги интересны также тем, что восточнофинские языковые особенности получили в них более широкое отражение. Неслучайно Олави Элимеус в кратком предисловии к своей “Книге песнопений” счел необходимым заметить: “Эта книга будет понятна не только жителям Турку, но и живущим в Хяме, Саво и Карелии” (цит. по: Kiuru, Lehikoinen 1993, 27 s.). Олави Элимеус, сам выходец из Восточной Финляндии, по-видимому, отдавал себе отчет в лингвистической односторонности памятников, созданных в Турку, и стремился преодолеть ее. Позднее, в 1629 г. под редакцией Элимеуса вышел Служебник, опять-таки более приспособленный к нуждам и специфике восточной епархии. При содействии епископа в 1625 г. упомянутые выше ректор кафедральной школы Фаттебур и лектор теологии Толья переиздали на латыни средневековый сборник Piae cantiones (он вышел в Ростоке, т.к. оба редактора сборника и сам епископ Выборгский в свое время окончили тамошний университет). Как и в Турку, в Выборге названный сборник активно использовался прежде всего в школьном преподавании, поскольку многие священники получали подготовку именно в местной кафедральной школе (в скобках заметим, что в конце 1630-х гг. между Хенриком Фаттебуром и Маттиасом Толья развернулась острая борьба за освободившееся епископское место, которая весьма напоминала более раннее соперничество в Турку между Габриэлем Мелартопеусом и Иоахимом Стутеусом по поводу замещения на кафедре Эрика Соролайнена; в Выборге власти также предпочли в конце концов совершенно другого кандидата, что в конечном итоге ослабило позиции местного духовенства - Heininen 1974-1977, 60-61 ss.). В 1628 и 1629 гг. соответственно появились составленные в Выборге Катехизис (обработка Малого катехизиса Лютера) и Букварь (после букваря Агриколы это была хронологически вторая финская книга такого рода).

Усилия епископа Элимеуса и его ближайших сподвижников не пропали даром: в последующие десятилетия на заложенной ими основе их преемники активизировали усилия по обращению православных в лютеранство, наладив приходскую жизнь, которая просуществовала там вплоть до Северной войны. В целом можно констатировать, что к концу рассматриваемого в этой книге столетнего периода церковных преобразований (1520-1620-ее гг.) Выборг после длительного упадка вернул себе значение второго религиозно-культурного центра Финляндии. Некоторые исследователи считают даже возможным говорить о сложении в это время “восточно-финской школы” (itäinen koulukunta) церковной книжности, существование которой, правда, оборвалось весьма рано в связи с выходом в 1642 г. полного финского перевода Библии, сознательно ориентированного на юго-западные диалекты и сделавшегося впредь эталоном для всех, кто писал и читал по-фински (Häkkinen 1994, 445 s.).

Говоря о воссозданной Выборгской епархии, следует также обратить внимание на известное напряжение, возникшее, по свидетельству современников, между ее духовенством и церковными деятелями Турку. Есть основания полагать, что в условиях некоторого охлаждения отношений между центральным правительством и престарелым епископом Эриком (см. след. пункт) церковные деятели Выборга постарались дистанцироваться от последнего. По всей видимости, власти, недовольные Эриком Соролайненом, поддержали подобную позицию. На это указывает сам факт, что издательская программа, рассчитанная на Выборг, была разработана без всякого участия духовенства Турку, в том числе и епископа. С другой стороны, показательно, что упоминавшийся выше настоятель финноязычного прихода Стокгольма Томас Карелиус, поддерживавший тесные связи с Выборгом, остался в стороне от издания в Стокгольме Постиллы Эрика Соролайнена, что, учитывая практику того времени, выглядит весьма странно (Parvio 1990, /1009/ s.). Олави Элимеус в предисловии к своей “Книге духовных песнопений” акцентировал ее отличие от аналогичного сборника Хенрикки из Маску и, с другой стороны, близость к шведскому сборнику, официально утвержденному в те годы. Таким образом, в Финляндии политика церковной унификации, проводившаяся центральным правительством начиная с 1610-х гг., свои первые плоды принесла именно в Выборге.

6.6. В последнее десятилетие долгого епископства Эрика Соролайнена центральные власти стали проявлять растущее недовольство состоянием дел вверенной ему епархии. Связано это было с тем, что церковная жизнь Финляндии по-прежнему сохраняла ряд особенностей, отличавших ее от шведской церкви (об этом ниже, § 6.7), а это приходило в противоречие с новым курсом на централизацию и унификацию всех сфер жизни королевства. Собственно говоря, и в самой Швеции (см. § 1 настоящей главы) в это время наблюдалось известное напряжение между руководством лютеранской церкви, стремившимся сохранить элементы епархиального партикуляризма и епископской автономии, и светской властью. Неудовольствие короля Густава II Адольфа и его всесильного канцлера Акселя Оксеншерны мог вызывать достаточно самостоятельный (и самоуправный) стиль управления Эрика Соролайнена, который упрямо держался за усвоенный им от своих предшественников, Агриколы и Юстена, идеал епископа как духовного главы, облеченного значительными полномочиями. Невзирая на преклонный возраст, епископ Турку до самого конца сохранял бразды правления в своих руках (в отличие, например, от Мартина Шютте, который, как мы помним, в последние годы своего пребывания на кафедре фактически отошел от дел). Во второй половине 1610-х гг. (когда ему было уже сильно за семьдесят) Эрик Соролайнен оказался в состоянии совершить три продолжительные визитационные поездки, охватившие практически всю освоенную территорию страны. Богословский и духовный авторитет Эрика Соролайнена стоял высоко также и на общешведском уровне, что мешало молодому королю отправить его на покой.

Тем не менее с конца 1610-х гг. положение Эрика Соролайнена и подначального ему капитула постепенно стало осложняться. Это проявилось, в частности, в том, что проект постановления о создании общегосударственного органа церковного управления, т.н. Генеральной консистории, содержал специальный 8-й пункт с характерным названием “О Реформации в Финляндии”. В нем обращалось внимание на недостатки управления финской церковью, низкий образовательный и моральный уровень ее духовенства, слабость церковной дисциплины, живучесть суеверий в народе и другие упущения, требовавшие, как подчеркивалось, незамедлительного вмешательства центра. Фактически все это означало вотум недоверия в первую очередь епископу Турку и его ближайшему окружению. Попытки последнего оправдаться успеха не возымели, поскольку в 1624 г. канцлер Оксеншерна составил меморандум, в котором подтвердил уже выдвинутые обвинения. Как мы помним, вновь образованная Выборгская епархия оказалась больше связана со Стокгольмом, нежели с Турку, что в значительной степени явилось следствием целенаправленной политики властей.

Положение Эрика Соролайнена особенно осложнилось в последние два года его жизни, когда в 1623 г. Финляндию новым губернатором был назначен шведский аристократ Нильс Бьельке, в свое время поддержавший короля Карла IX, который, как мы помним, питал к финнам (и, в частности, к епископу Эрику) сильное недоверие, а то и неприязнь. Новый губернатор не владел финским языком и в Финляндии чувствовал себя неуютно: условия страны поразили его своей убогостью, а ее обитателей он называл не иначе как упрямыми, твердолобыми варварами (Suomen historian pikkujättiläinen 1987, 205 s.). Отношения Нильса Бьельке с почтенным епископом приняли весьма натянутый характер, причем важно иметь в виду, что объяснялось это не просто психологическими факторами, но прежде всего тем, что каждый из них отстаивал собственную модель церковного устройства: если для одного идеалом представлялась церковь государственная, то для другого - более традиционная, основанная на епископальном управлении и соответственно менее зависимая от монаршей власти. В составленной в те же годы Постилле финский епископ без обиняков говорит о превосходстве сословия «проповедников» (читай духовенства) над всеми прочими, включая и светскую власть (Postilla 1988-1990, II, [816-817 ss]), хотя о последней он отзывается с большим почтением. Неудивительно, что при всей политической лояльности и верноподданических чувствах Эрика Соролайнена подобные суждения диссонировали с устремлениями Густава Адольфа и его советников, смотревших на монархию как на главного гаранта власти Бога в земной жизни. Как стокгольмское правительство, так и губернатор Бьельке полагали, что со смертью престарелого епископа необходимо всерьез взяться за исправление положения в епархии Турку, а также в Выборге: в частности, предлагалось прислать из Швеции нового епископа, а с ним и ряд священнослужителей и, таким образом, местные деятели оказались бы оттеснены на вторые роли (вспомним, что за четверть века до того сходные планы вынашивал отец нового короля Карл IX, однако осуществить это ему не удалось). Собственно говоря, аналогичную политику шведские власти проводили и в других сферах, стремясь прочнее привязать Финляндию к Швеции. Эрику Соролайнену так и не удалось добиться, чтобы его ближайший помощник Габриэль Мелартопеус еще при его жизни получил звание епископского соправителя и стал фактически его преемником по кафедре. Губернатор принялся бесцеремонно вмешиваться в порядок назначения на церковные должности, стремясь подчинить своей власти также и кафедральный капитул, жалобы же Эрика Соролайнена, с которыми тот обращался в Стокгольм, желаемого действия не возымели. Отметим следующее решение нового генерал-губернатора: как только был образован Надворный суд Турку, туда были переданы изъятые из кафедрального архива средневековые церковные записи (т.н. Черная книга), т.к. губернатор считал недопустимым, чтобы выписки из архива выдавались практически всем желающим (и при этом отнюдь не бесплатно). Можно также отметить, что в эти годы произошло внутреннее ослабление капитула вследствие соперничества, вспыхнувшего между Мелартопеусом и Стутеусом, о чем мы уже говорили выше; кроме того, в эти же годы один из священников Турку, некто Стефани, обратился к властям с жалобой на самоуправство епископа (поступок, немыслимый в предшествовавшую эпоху), что, разумеется, послужило лишним аргументом в пользу плана реформы епархиального управления в Турку. Собственно говоря, на самоуправство епископа, не в меру благоволившего к ректору кафедральной школы, жаловался в Стокгольм тот же Стутеус (Heininen 1974-1977, 49 s.) Следует отметить принципиальное отличие положения, сложившегося внутри капитула в этот период, от драматического десятилетия 1590-х гг., когда, как мы помним, между епископом и отдельными членами капитула существовали известные противоречия доктринального характера. В конце же правления Эрика Соролайнена всех представителей высшего духовенства Турку можно было отнести к сторонникам “лютеранской ортодоксии” (или “чистого учения”): то же самое, как мы помним, было характерно и для других епархий Шведского королевства. Внутренние нестроения, возникшие в капитуле к концу епископства Эрика Соролайнена, следует объяснить исключительно мотивами личного соперничества между отдельными его членами, а никак не вероучительными расхождениями.

Новая эпоха в истории финской церкви началась со смертью епископа, случившейся в апреле 1625 г.; два года спустя на кафедру Турку был назначен швед Исаак Ротовиус, энергично взявшийся за масштабные преобразования приходской жизни и всего епархиального управления. Подобно губернатору Бьельке, он также не владел финским языком (что шло вразрез с вековыми традициями финской церкви) и к деятельности своего предшественника относился резко критически; столь же негативной была его реакция на местных жителей, которых он без обиняков называл “варварами, скорпионами, чудовищами” (Laasonen 1991, 24 s.). Назначение на кафедру Турку выходца из Швеции, чуждого местным интересам, отвечало устремлениям не только светской власти, но и руководства лютеранской церкви королевства, заинтересованного в унификации церковной жизни во всех епархиях: неслучайно в меморандуме, составленном уже после кончины Эрика Соролайнена тремя ведущими шведскими епископами (1626), было высказано пожелание, чтобы новый епископ Турку управлял своей епархией в соответствии с практикой, сложившейся в метрополии, а не следуя местным обычаям (Heininen 1990, 246 s.).

С приходом Исаака Ротовиуса в Финляндии, наконец, началось целенаправленное возведение здания монолитной, жестко регулируемой протестантской культуры, опиравшейся на незыблемые постулаты догматизированного лютеранства и охватывавшей практически все стороны общественной и частной жизни (разумеется, при покровительстве государства). Особенностью этого нового этапа стал более тесный, чем прежде, союз духовной и светской властей, исключавший сколь-нибудь серьезные разногласия между ними. Идеалом церковной жизни стала сплоченная, крепкая община, возглавляемая пастором, власть которого существенно возросла и который в свою очередь неукоснительно следовал предписаниям епархиального начальства; в религиозном воспитании на первом месте оказался унифицированный катехизис, обязательный для всех епархий королевства; члены церковной общины должны были контролировать благочестие друг друга, применяя в случае надобности и методы дисциплинарного воздействия на уклонившихся с истинного пути, что предполагало значительное усиление контроля за частной жизнью. Изменился весь стиль религиозной жизни, который стал разительно отличаться от эпохи, предшествовавшей Реформации (сами двигатели этого процесса с удовлетворением констатировали данный факт как знак окончательной победы над “католическими пережитками”).

Именно в таком духе принялся действовать преемник Эрика Соролайнена, причем следует иметь в виду, что его усилия пали на достаточно подготовленную почву: в сущности, при всех своих внутренних нестроениях и проблемах, лютеранство Финляндии уже начало эволюционировать в описанном направлении (о некоторых деталях этого развития мы скажем в следующем пункте, а также в очерке, посвященном книжным трудам и биографии Эрика Соролайнена), но в силу специфики местных условий темп этой эволюции отставал от шведского, что в конце концов и вызвало недовольство властей в Стокгольме. Но это уже тема, выходящая за пределы нашей работы, которая посвящена первому столетию Реформации в Финляндии, когда становление национальной евангелически-лютеранской церкви лишь только начиналось и связь с предшествовавшей эпохой ощущалась еще достаточно непосредственно.

6.7. Что касается специфических особенностей финской церковной жизни, на которые с неодобрением смотрели из Стокгольма, заметим, что масштабы их были в известной мере полемически преувеличены: объяснялось это не в последнюю очередь тем недоверием, которое в начале XVII в. стокгольмские власти все еще питали к финским подданным королевства, т.к. формально династический конфликт с Сигизмундом III, сохранявшим свои притязания на шведскую король, не был разрешен. В этот период финский протестантизм развивался в сторону лютеранской ортодоксии, или “чистого учения” параллельно со шведским, но происходило это в более медленном темпе. Говорить о какой-то серьезной автономии финской церкви тех лет не приходится, поскольку все более или менее крупные решения, затрагивавшие епархиальное управление, сферы богослужения и образования, принимались в Стокгольме и Упсале. Вспомним, к примеру, о постепенном превращении кафедрального капитула Турку в “капитул лекторов”, что соответствовало аналогичной тенденции в шведской церкви. Мы уже говорили о происшедшей унификации богослужения после того, как Эрик Соролайнен перевел на финский новый служебник, принятый на упсальском синоде 1614 г. и ставший обязательным для всех епархий королевства. В предисловии к финскому переводу епископ разъясняет сущность евангелического богослужения сходным образом со шведским оригиналом, настаивая на том, что оно должно отвечать критериям Церковного уложения 1571 г. с учетом изменений, внесенных Упсальским собором 1593 г. Новый служебник заложил основу финского богослужения, остававшегося практически неизменным вплоть до конца XIX в. Во время своих визитаций в различные районы страны епископ самолично проверял соответствие местного богослужения новому служебнику.

Другое начинание Эрика Соролайнена, его объемистый Катехизис, также вписывалось в общую эволюцию шведского лютеранства, характерной приметой которой стало создание своего рода учебников христианской веры, предназначенных как для проповедников, так и для домашнего воспитания. Связано это было с тем, что после Упсальского собора 1593 г. началась целенаправленная работа по созданию национальной лютеранской церкви, четко отмежевавшейся от прочих конфессий в доктринальном и организационном отношении. В этих условиях заучивание катехизиса стало главной обязанностью прихожан, что радикальным образом меняло привычные стереотипы религиозной жизни. Недаром катехизис как жанр тогда стали называть не иначе как “малой Библией”, “Библией для каждого” или же “суммой Библии” (Parvio 1990, /1002/ s.): с точки зрения основополагающего протестантского принципа главенства Слова Божиего это звучит довольно странно, хотя и вполне укладывается в логику развития лютеранства на рубеже XVI - XVII вв.

Так, в своих проповедях священники (“служители Слова”) должны были ориентироваться в первую очередь на положения катехизиса и обязательно указывать, какому пункту катехизиса соответствует то или иное их собственное рассуждение. При этом существовало два вида проповедей – во-первых, проповеди, посвященные тому или иному праздничному или воскресному дню (т.н. проповеди евангельские, фин. evankeliumisaarnat, т.к. они были приурочены к определенному месту из Евангелия) и, во-вторых, специальные катехитические проповеди, фин. katekeettiset saarnat. Последние, как правило, звучали в финских церквах дважды в год - в период Адвента и на протяжении нескольких недель, предшествующих Пасхе. При этом проповеднику рекомендовалось увязывать положения катехизиса с конкретными жизненными проблемами, чтобы содержание его проповеди делалось более наглядным.

Если же говорить о практических проблемах епархиального управления в начале XVII в., то нельзя обойти молчанием такой одинаково болезненный для финской и шведской церквей вопрос, как патронажное право, пользуясь которым, сильные мира сего могли назначать в приходы угодных себе священников.

В свое время Упсальский собор 1593 г. принял специальный “постулат”, решительно возражавший против самого принципа патронажного права. Однако власти остались глухи к этому положению; более того, Густав II Адольф дважды подтверждал названную практику, вызывавшую недовольство духовенства. В условиях напряженных отношений с главами епархий власти использовали преданных себе священников с целью ослабления епископской власти: так обстояло дело как в самой Швеции, так и в Финляндии (Salomies 1949, 264-266 ss.). В принципе названная проблема была известна также в Северной Германии и Прибалтике, где обозначилось известное противоречие между сословием ученых проповедников (прежде всего их элиты), претендовавших на полноту знания Слова Божиего и его толкование, и дворянством, стремившимся к контролю над важнейшими сферами жизни общества, особенно в сельской местности и небольших городах (Arffman 1999, 162 s.).

С другой стороны, в финском лютеранстве тех лет, действительно, можно было обнаружить целый ряд специфических особенностей. Вспомним, что на исходе 1590-х гг. герцог Карл говорил о “папистской закваске” духовенства Финляндии и всего ее населения в целом. В условиях слабых коммуникаций и редкой заселенности страны церковная жизнь на местах не всегда поспевала за изменениями, происходившими в Турку и, тем более, в Стокгольме. По замечанию исследователя, “церковные обычаи в значительной степени оставались нетронутыми на всем протяжении XVI столетия” (Juva 1968-1969, 32 s.). Эрик Соролайнен во многом продолжал курс своих предшественников, избегавших решительной ломки старого наследия, если только оно не приходило в противоречие с коренными принципами Реформации и генеральной линией светских и духовных правителей королевства (Juva 1956, 32 s.). Привычные модели религиозного поведения отличались значительной устойчивостью, особенно в простонародной среде. Церковные деятели Финляндии во многом действовали в духе раннего периода Реформации, когда Лютер и его сподвижники, в отличие от кальвинистов, не стремились к слишком резкому разрыву с католической традицией, вследствие чего в лютеранских землях целый ряд старых обычаев сохранялся на протяжении многих десятилетий после начала Реформации. С другой стороны, деятели финской Реформации отнюдь не оставались пассивными наблюдателями: составленные ими проповеди, катехизисы, обращения к рядовому духовенству (см. переводы соответствующих фрагментов во второй части нашей работы) ясно свидетельствуют об их твердом желании перестроить религиозное сознание народа, однако делали это они медленнее, чем того хотелось центральной власти. В 1620-е гг. подобные особенности стали вызывать более критическую реакцию и раздражение шведских духовных и светских властей, настроенных на конфронтацию с нелютеранским миром и стремившихся в этой связи унифицировать церковно-религиозную жизнь всех провинций Шведского королевства в «истинно-евангелическом» духе.

Назовем ряд конкретных особенностей и обычаев церковной жизни Финляндии конца XVI - начала XVII вв., отличавших ее от Швеции и других лютеранских земель, причем речь пойдет не только о “пережитках” стародавних времен, но и о некоторых новых обычаях, усвоенных уже в XVI столетии.

- Тот же герцог Карл, оказавшись в Финляндии в конце 1590-х гг., с немалым изумлением обнаружил, что в отдельных приходах богослужения совершались по средневековому Missale Aboense - разумеется, с дополнениями и поправками, сделанными еще в начале Реформации в Финляндии в 1540-е гг. Окончательное изъятие средневековых служебников совершилось в Финляндии позднее, в первые два десятилетия XVII в. Преемник Эрика Соролайнена, Исаак Ротовиус, прибыв в Турку, с негодованием отмечал, что за богослужением все еще звучит латынь. Кстати, о том же, но без всякого возмущения, а лишь в порядке констатации факта, сообщает и Хемминки из Маску в упоминавшемся предисловии к переводу сборника Piae cantiones 1616 г. В финской церкви начала XVII в. во время богослужения все священники и их помощники сохраняли средневековые облачения, причем особенно величественно смотрелся епископ, что могло возмущать сторонников более аскетичных богослужебных форм. Вопреки новому служебнику, воскресные дни Великого поста и пасхальных недель сохраняли латинские богослужебные названия, употреблявшиеся еще в Manuale Aboense: они соответствовали начальным строкам входного песнопения данного дня (cantus ad introitum), как это видно из Постиллы Эрика Соролайнена, где приводятся, к примеру, такие названия как Dominica Invocavit, Dominica Misericordias Domini и т.п., а четыре воскресенья Адвента называются соответственно Adventus Humiliationis, Adventus Glorificationis, Adventus Spiritualis и Adventus Sanctificationis. Кроме того, еще в 1590-е гг. повсеместно в церквах сохранялись скульптурные и живописные изображения Девы Марии и святых: об этом можно судить хотя бы по полемическому посланию Клауса Флеминга капитулу Турку 1595 г., в котором доказывается их необходимость и душеполезность.

В эпоху Реформации в храмах Финляндии сохранялись украшавшие их средневековые витражи, причем церковные власти отнюдь не смотрели на них как на наследие “папизма”. Как отмечают исследователи (Paavola 2001, 58 s.), лютеранская церковь сознательно стремилась сохранить витражи, придававшие храмам более нарядный вид на фоне общей серости и скудости условий повседневной жизни.

- Того, кто попадал в Финляндию из стран победившего протестантизма, мог немало удивить принятый в народе обычай складывать пожертвования на алтаре перед совершением евхаристии: эта практика явно восходила к средневековой эпохе. В ходе разбирательства по поводу “устаревших церемоний”, устроенного в 1590-е гг., выявилось, что в Финляндии евхаристия по-прежнему воспринималась многими (причем отнюдь не только простонародьем) как жертва Богу, в связи с чем алтарь считался местом особо чтимым, куда принято было ставить зажженные свечи (ср. полемику Клауса Флеминга с духовенством Турку; о магическом отношении к таинству евхаристии говорится и в послании кафедрального пробста Петера Мелартопеуса, выдержку из которого мы приводим в § 5. очерка об Эрике Соролайнене). В первой четверти XVII в. еще сохранялся обычай принесения в храмы вотивных даров (по поводу выздоровления, возвращения из путешествия, благополучного завершения какого-то предприятия и т.д.) (Juva 1956, 33 s.). Как и в Средние века, в дни почитания покровителя Финляндии св. Генриха (в январе и июне), а также на Рождество Богоматери (которой был посвящен кафедральный собор Турку) в главном городе Финляндии по-прежнему устраивались ярмарки, называвшиеся соответственно Генриховой (Heikin messut) и Марииной (Maarian messut). Местная лютеранская церковь не считала нужным бороться с этим обычаем, довольствуясь лишь тем, что названные дни перестали считаться праздничными (см. ниже о церковном календаре). Постилла Эрика Соролайнена позволяет, кроме того, заключить, что и в первые два десятилетия XVII века в Финляндии была известна практика розария (в свое время принесенная доминиканцами, сыгравшими особую роль в средневековой истории финляндского христианства); также сохранялось почитание святых, в особенности Генриха и Лаврентия: разумеется, епископ неодобрительно отзывался об этой практике (свидетельством чему могут служить критические пассажи из предисловия к Постилле), хотя, заметим, в те же самые годы была утверждена новая печать кафедрального капитула Турку с изображением перста св. Генриха (почитаемой средневековой реликвией).

- Как явствует из Служебника Эрика Соролайнена, в начале XVII в. еще сохранялся обычай при совершении крещения осенять младенца крестным знамением, что уже было упразднено в других епархиях шведской церкви. Кроме того, вслед за крещением было принято устраивать весьма обильное угощение для священника и родных, т.н. ristinpidot, нередко превращавшиеся в буйные попойки (вообще говоря, проблема пьянства среди духовенства оставалась актуальной на всем протяжении века Реформации). Сама церемония крещения нередко откладывалась до достижения ребенком возраста двух, а то и четырех лет, о чем Эрик Соролайнен с сокрушением сообщает в своей Постилле. При его преемниках все перечисленные моменты были решительно запрещены как несовместимые с подлинно евангелическим благочестием.

- Из Постиллы Эрика Соролайнена складывается впечатление, что в первой четверти XVII в. в финских церквах принято было молиться стоя. Скамьи (как и обычай раздельного сидения мужчин и женщин) были введены позднее все тем же Исааком Ротовиусом, озабоченным поддержанием порядка в храмах и повышением «эффективности» проповедей. Что касается органного сопровождения, то коль скоро Лютер не был сторонником его сохранения в церкви, в Финляндии века Реформации орган стал звучать гораздо реже (хотя и не исчез вовсе). Примечательно, однако, что с начала XVII в. орган постепенно возвращается в храмы Финляндии (Rinne 1921, 230 s.), т.к. его звучание гармонировало с новым, более торжественным и суровым стилем церковности, утвердившимся после Упсальского собора 1593 г. и окончательной победы лютеранства.

- Известное значение сохраняла индивидуальная исповедь (rippi), хотя, с другой стороны, ее постепенно стала вытеснять исповедь коллективная. Время от времени священники посещали отдаленные уголки страны и исповедовали собирающихся к причастию; в дальнейшем Исаак Ротовиус наложил запрет и на эту традицию, т.к., по его мнению, она вредила церковным нравам (в числе прочего было принято обильно угощать прибывших исповедников). Судя по замечаниям Эрика Соролайнена, разбросанным по его Постилле, в народе сохранилась традиция поститься по пятницам, хотя церковные власти в принципе на этом не настаивали. Кроме того, в сельской местности сохранился целый ряд запретов, восходивших еще к католическому периоду: например, в субботу нельзя было сеять, а в четверг считалось грехом прясть. С другой стороны, церковь официально сохранила посты перед Рождеством и Пасхой.

- Особенностью финского лютеранского богослужения рассматриваемого периода было то, что довольно заметное место в нем занимала т.н. “литургия с кафедры” (фин. saarnatuoliliturgia): это подразумевало, что во время богослужения определенные литургические тексты звучали не с алтаря, а с кафедры проповедника (Parvio 1990, /1022 s./). Данная практика, восходившая к XVI в. и, следовательно, порожденная уже Реформацией, существовала также в шведской церкви (о чем свидетельствует Церковное уложение 1571 г. Лаурентиуса Петри). Помимо проповеди как таковой, “литургия с кафедры” включала чтение отрывков из Евангелия, всеобщую молитву, общее исповедание грехов и Господнее благословение (по IV Книге Моисеевой). В связи с возросшим значением проповеднической кафедры алтарь все больше отодвигался к задней стене. Вследствие этого окончательно вышли из употребления типичные для позднего Средневековья складные алтари: сократившееся алтарное пространство теперь было занято лишь алтарным столом и священным изображением над ним. Впрочем, в конце епископства Эрика Соролайнена складные алтари кое-где все же сохранялись.

- В отличие от континентальной Европы рубежа XVI - XVII вв., Финляндия практически не знала гонений на ведьм. Безусловно, финские реформаторы были осведомлены о широко распространенной в народе магической практике и при случае резко нападали на нее, о чем свидетельствуют пассажи из произведений Микаэля Агриколы, Паавали Юстена и Яакко Финно. Более поздняя по времени Постилла Эрика Соролайнена также изобилует предостережениями от сатанинских козней. Тем не менее ни в церковной среде, ни в народе еще не было принято приписывать дурные дела конкретным людям, вступившим в союз с нечистой силой, что оправдывало бы принятие соответствующих дисциплинарных «мер» со стороны общества (Heikkinen 1969,78-79 ss.). Отдельные (хотя и не столь многочисленные) ведовские процессы будут происходить в Финляндии уже в следующий период победившей лютеранской ортодоксии, когда церковь примется придирчиво следить за всеми случаями нарушения официальной доктрины и общепринятых норм.

Как бы прологом к этому стал суд над неким Паавали Тикканеном, состоявшийся на самом исходе рассматриваемого в этой книге периода (1619 г.) в одном из отдаленных приходов: названный крестьянин, по всей вероятности занимавшийся знахарством, был обвинен в колдовстве и приговорен к сожжению на костре, но по ходатайству прихожан (!) казнь заменили отсечением головы (Melander 1921, 78-79 ss.).

- На рубеже XVI-XVII вв. календарь финской церкви претерпел ряд изменений в соответствие с рекомендациями Упсальского собора 1593 г. Календарные изменения особенно коснулись богослужебной сферы, претерпевшей ряд модификаций в 1614 г. Мы уже упоминали, что в Служебнике Эрика Соролайнена, в отличие от Служебника Паавали Юстена, отсутствовала т.н. книга евангельских чтений на все дни церковного года, заодно выполнявшая функцию календаря. Этот недостаток был восполнен “Книгой евангельских чтений” Олави Элимеуса (1622). Праздничного календаря, зафиксированного в этом издании, придерживался и Эрик Соролайнен в своей Постилле, проповеди которой были приурочены ко всем праздничным дням церковного года, начинающегося в первое воскресенье Адвента. До этого в финской церкви использовался более традиционный календарь из упомянутой “Книги евангельских чтений” Юстена (о специфике последнего см. очерк о Юстене, § 5). В новых условиях, когда церковные деятели Швеции-Финляндии подчеркнуто дистанцировались от других конфессий (в первую очередь католичества), потребовалась определенная модификация церковного календаря. В итоге из него были изъяты дни, посвященные Марии Магдалине, св. Лаврентию и Рождеству Богородицы, т.е. праздники, наиболее популярные в Финляндии в средневековый период и удержавшиеся в период “литургической реформы”, но в конце концов отвергнутые ортодоксальными протестантскими богословами как лишенные опоры в тексте Писания. С другой стороны, в обычай постепенно входило выделение Страстной пятницы в предпасхальном богослужебном цикле: в этот день в храмах читали “Книгу Страстей Господних” Микаэля Агриколы, а позднее - также Passio Томаса Карелиуса (в шведоязычных приходах, естественно, звучало шведское сочинение аналогичного содержания). Если Церковное уложение 1571 г. (и вслед за ним “Книга евангельских чтений” Юстена) литургически еще не выделяет Страстную пятницу, то в служебнике, принятом почти полвека спустя и переведенном на финский епископом Эриком, это уже было сделано (то же касается и “Книги евангельских чтений” епископа Выборгского Элимеуса; правда, в Постилле Эрика Соролайнена отдельная проповедь на Страстную пятницу отсутствует, но объяснить это можно тем, что автор пользовался «Книгой евангельских чтений» Юстена, т.к. упомянутое сочинение Элимеуса появилось лишь год спустя после выхода первого тома Постиллы). По сохранившимся свидетельствам, в начале XVII в. фрагменты “Книги Страстей Господних” принято было исполнять нараспев (Harviainen, Heininen, Huhtala 1990, 71 s.).

В конце периода, описанного в нашей книге, в Финляндии официально были утверждены следующие главные церковные праздники: Рождество Христово, Новый год, Богоявление, Пасха, Вознесение Христово, Пятидесятница. Из мариологических праздников как соответствующие Писанию были сохранены Благовещение (названное днем Марии, Marianpäivä), Сретение (по западной традиции называвшееся днем очищения Девы Марии, фин. Marian puhdistuspäivä, а также днем Свечей, фин. Kynttilänpäivä) и Посещение Марией Елизаветы; кроме того, отмечалась память всех апостолов, Иоанна Крестителя, св. Стефана, Невинноубиенных младенцев, архангела Михаила и Всех святых: в Постилле специально оговаривалось, что хотя святым в соответствии с новым протестантским взглядом не полагалось воздавать поклонения, их примеру, тем не менее, надлежало подражать (Parvio 1990, /1021- 1022/ ss.).

С другой стороны, Постилла Эрика Соролайнена свидетельствует, например, о том, что на праздник Свечей (или Очищения), соответствующий православному Сретению, в церквах сохранялся католический обычай освящения всех свечей, используемых на протяжении литургического года. Как уже отмечалось выше, в народе, наряду с воскресным днем, называемым Днем Господним (Herran päivä), все еще сохранялся обычай выделять среду и пятницу из числа прочих дней недели. Одновременно с тем церковь стремилась христианизировать старые обычаи, в которых тесно переплетались христианские и языческие представления. В частности, так обстояло дело с тремя майскими днями, когда в прежние католические времена прихожане во главе с приходским священником совершали крестный ход по полям с целью обеспечить благословение новому урожаю. Церковное уложение 1571 г. также особо выделило три майских дня: т.н. “молитвенное воскресенье”, отмечаемое в пятое воскресенье после Пасхи, и два рядовых дня, непосредственно следующих за ним, причем священникам было предписано в один из этих дней выступать со специальной проповедью о важности молитвы (Lempiäinen 1983, 111-112 ss.).

- Наконец, следует упомянуть о таком важном направлении деятельности церкви, как подготовка священнослужителей. Мы видели, что уже первые финские реформаторы со всей серьезностью подходили к данному вопросу, т.к. священнику полагалось быть прежде всего проповедником Слова и катехизатором (ср. перевод фрагментов «Книги молитв» Агриколы во второй части нашей книги). Особенно возросла роль приходских священников с изменением официального курса в начале XVII в., когда основной акцент был перенесен на религиозное воспитание и выработку у широких масс народа более осознанного и личностного отношения к вере. Неслучайно Постилла Эрика Соролайнена изобилует рассуждениями на эту тему, причем священника автор предпочитает называть словом saarnaaja, т.е. «проповедник». Собственно говоря, свое монументальное произведение епископ Турку и составил в расчете прежде всего на рядовое духовенство, в обязанности которого входило составление собственных проповедей. Кроме того, в соответствии с Церковным уложением 1571 г., в Турку регулярно созывались епархиальные собрания (фин. pappeinkokoukset, букв. «собрания священников»), на которых в принципе полагалось присутствовать всем священникам епархии.

Подобные собрания приурочивались либо к “Генриховой ярмарке” (соответственно 20-го января и 17-18-го июня), либо к осенней ярмарке, связанной с формально отмененным праздником Рождества Богородицы. На этих собраниях рассматривались актуальные вопросы церковной и политической жизни. Кроме того, после Упсальского собора 1593 г. в целях повышения уровня богословской подготовки духовенства в Турку стали проводиться публичные диспуты по догматическим вопросам (чаще всего за основу бралось “Аугсбургское вероисповедание”, которое, к слову сказать, читалось на латыни, поскольку финского перевода еще не было). Материалы подобных «диспутов» рассылались затем священникам, которые не смогли присутствовать на собрании. Кроме того, сложилась практика произнесения показательных проповедей и речей (orationes): как правило, их готовили члены капитула или сам епископ.

Что касается подготовки к священническому (“проповедническому”) служению, то основные кадры духовенства по-прежнему выходили из кафедральной школы Турку и аналогичной школы Выборга, значение которой после воссоздания Выборгской епархии заметно возросло. В начале XVII в. было утверждено положение о том, что учащимся кафедральной школы, пожелавшим вступить на духовную стезю, полагалось учиться два дополнительных года в специальном “теологическом классе” под руководством капитульного лектора теологии. В 1640 г. в Турку, на базе славной своими традициями кафедральной школы был, наконец, основан университет (академия), главным факультетом которого стал теологический. Разумеется, суровые реалии отсталой и бедной страны далеко не всегда давали образцы компетентности и добросовестности “служителей Слова”, на что сетует тот же епископ Эрик в своих сочинениях. С другой стороны, как и в предыдущие десятилетия, священники, в особенности на местах, нередко исполняли административные функции (Melander 1921, 105- 112 ss.), что, помимо всего прочего, свидетельствовало об авторитете, которым они пользовались как у властей, так и среди простого народа: священническое (“проповедническое”) сословие в известном смысле выступало посредником между властями и подданными (вспомним о той роли, которую Льюнго, пастор из Похъянмаа, сыграл в период «Дубинной войны» и после нее). В целом можно констатировать, что к концу реформационной эпохи, после всех пережитых неурядиц и лишений, сословие евангелических священников оказалось, наконец-то, ”востребовано” светской властью и в определенном смысле вернуло себе тот высокий социальный статус, которым оно обладало накануне Реформации (об этом см. также раздел очерка об Эрике Соролайнене, посвященный его Катехизису, § 9).

• Стецкевич М.С. - Свобода совести: Учеб. пособие
• Кондаков Н.П. - Иконография Иисуса Христа
• Коллектив авторов - Жречество и шаманизм в скифскую эпоху
• Сказкин С.Д. - Настольная книга атеиста