5. Роль Эрика Соролайнена в политическом и религиозном кризисе 1593-1599 гг.
В отличие от “Красной книги”, постановления Упсальского собора в Финляндии были встречены неоднозначно, поэтому Эрик Соролайнен как епископ Турку и фактический глава всей финской церкви оказался в сложной ситуации. Начать с того, что к 1594 году значительно обновился состав кафедрального капитула, в котором почти не осталось представителей старой генерации, в 1570-1580-е гг. осуществившей “литургическую реформу” – как отмечалось в своем месте, с этими людьми у епископа Эрика было полное взаимопонимание. Вследствие того духовная атмосфера в религиозном центре Финляндии заметно изменилась. Главный тон в капитуле отныне задавали представители более жесткой лютеранской линии. Среди них должны быть названы в первую очередь новый кафедральный пробст Петер Мелартопеус, Грегориус Тейтт (Тейтти), назначенный церковным настоятелем города Турку, и Маркус Хельсингиус, в конце 1594 года ставший капитульным лектором теологии, а вскоре после того и новым ректором кафедральной школы. Как отмечалось в соответствующем месте второй главы I части (§ 5.2.), все они следовали линии, одержавшей верх на Упсальском соборе 1593 г. (причем их позиции далеко не во всем совпадали). Не исключено, что Петер Мелартопеус, уроженец Турку (и, кстати сказать, ровесник епископа Эрика и его сотоварищ по Ростокскому университету), в предыдущие годы известный своим враждебным отношением к “литургической реформе”, был специально прислан из Швеции, чтобы содействовать скорейшему осуществлению постановлений собора в обеих финляндских епархиях и, вероятно, в каком-то смысле надзирать за самим епископом. Что же касается предыдущего поколения высшего духовенства Турку, в свое время обеспечившего лояльность финской церкви “литургической реформе” Иоанна III, оно к середине 1590-х гг. практически сошло со сцены: Яакко Финно умер еще в 1588 г.; за два года до того, в 1586 г., в Таллинне скончался бывший ректор кафедральной школы Турку Кристиан Агрикола; в 1595 г. не стало церковного настоятеля Турку Томаса Ларсона, двумя годами ранее принужденного к покаянию на соборе в Упсале; наконец, скончался кафедральный пробст Хенрик Кнутсон, почти четверть века занимавший этот пост и игравший ведущую роль в епархиальных делах в 1570- начале1580-х гг., до прибытия в Турку Эрика Соролайнена. В своем новом окружении Эрик Соролайнен выглядел, вероятно, несколько архаично, однако его природная способность ладить с представителями разных направлений и приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам позволила ему найти общий язык с новыми людьми: по крайней мере, нам ничего не известно о каких-либо внутренних противоречиях, разделявших капитул Турку в эти годы.
Гораздо проблематичнее после Упсальского собора складывались отношения епископа и обновленного кафедрального капитула Турку со светскими властями Финляндии. Выше отмечалось, что фактическим правителем (губернатором) страны в этот период был Клаус Флеминг, ставший главной опорой католического короля Сигизмунда III в Шведском королевстве и по этой причине превратившийся во врага номер один герцога Карла, дяди монарха: последний выдавал себя за главного поборника протестантизма во всей Скандинавии и под этим предлогом добивался смещения со шведского трона католического монарха. Причины, по которым Флеминг поддержал Сигизмунда, были прежде всего политического свойства и вытекали из его принципиальных расхождений с Карлом по внутри- и внешнеполитическим вопросам. Эрик Соролайнен, а с ним и все финское духовенство, вслед за светскими властями заявил о своей лояльности новому монарху. В этом не было ничего удивительного, ведь и духовенство Швеции во главе с ярым противником “Красной книги” Ангерманнусом также признало католического короля, видя в нем меньшую угрозу относительной самостоятельности обновленной евангелически-лютеранской церкви, нежели в герцоге Карле, открыто покушавшемся на ее статус и полагавшем идеал в огосударствленной церкви с монархом во главе. В этом вопросе между духовной и светской властью Финляндии расхождений не было. Однако в скором времени неожиданно обозначились противоречия уже чисто религиозного и отчасти психологического характера. Начать с того, что Клаус Флеминг встретил в штыки решения Упсальского собора и соответственно негативно отреагировал на примирительную позицию финского духовенства. Правитель Финляндии отдавал предпочтение такой форме протестантизма, в которой сохранялось немало традиционных католических элементов, в особенности по части богослужения. Вероятно, именно “Красная книга” Иоанна III в наибольшей степени соответствовала его вкусам. С другой стороны, явно преувеличивали противники Флеминга, полагавшие, что поддержка, оказанная им наследнику Иоанна III, объяснялась стремлением не иначе реставрировать католицизм. Отрицательное отношение правителя Финляндии к церковным переменам, декретированным Упсальским собором, нашло поддержку у большинства населения страны, которое, как уже отмечалось в своем месте, благосклонно отнеслось к “литургической реформе” 1570-х годов в силу традиционного консерватизма, причем не последнюю роль в этом сыграла и меньшая радикальность церковных реформ, осуществленных в предшествующий период при Агриколе и Юстене.
Враждебному отношению Клауса Флеминга к ведущим представителям духовенства Финляндии в известной степени способствовали также факторы культурного и психологического порядка. Флеминг, в отличие от большинства представителей высшего дворянства Швеции того времени, не получил хорошего образования: он был прежде всего “практиком”, для которого на первом месте стояли военно-политические интересы и идея преданности монарху – недаром он верой и правдой прослужил трем государям из династии Ваза, т.е. Эрику XIV, Иоанну III и Сигизмунду III (Grotenfelt 1909, 614-615 ss.). Явно не по душе пришлось ему появление в Турку новых членов капитула, получивших весьма основательное богословское и общее образование в Германии и рьяно взявшихся за проведение нового курса, который подразумевал более радикальные новшества в богослужебных и прочих «внешних» вопросах; предложенная же ученым епископом хитроумная трактовка последних в качестве adiaphora (“несущественных вопросов”) вряд ли устраивала Флеминга, предпочитавшего военную прямолинейность.
Противостояние капитула и правителя Финляндии достигло апогея в 1596 году, когда в соответствии с постановлением Упсальского синода, принятым в предыдущем, 1595 году, духовенство предприняло практические шаги по искоренению “устаревших церемоний”. В сентябре 1595 г. капитул обратился к народу с разъяснением ошибочности ряда традиционных моментов церковной практики, что в тогдашних условиях было равносильно вызову всесильному Флемингу (Heininen 1974, 44 s). Циркуляры с разъяснением необходимости такой меры были разосланы приходским священникам кафедральным пробстом Мелартопеусом, а чуть позднее и самим епископом Соролайненом.
Приведем отрывок из пастырского послания от 8.12.1595 г., составленного Петером Мелартопеусом, поскольку в нем содержится выразительная характеристика церковных реалий и умонастроений основной массы населения страны полвека спустя после начала проведения литургических изменений: “... замечено, что большинство /посещающих богослужение/ - в особенности это касается простонародья - понимает “возношение” /elevatio/ грубым образом... Обыкновенно при виде “возношения” простые люди говорят: ”Сегодня я видел Бога и Создателя моего в руках у священника”... Во время чтения и обсуждения Слова Божиего они выходят на улицу и слоняются возле церкви, предаваясь суетным разговорам. Однако по окончании проповеди они устремляются в церковь, чтобы поглазеть на “возношение” (цит. по: Suomen kulttuurihistoria III 1935, 321 s.). В том же духе выдержаны и циркуляры самого епископа, признавшего, что Упсальский собор помог ему осознать опасность сохранения «пережитков», поскольку все эти элементы способствовали сохранению в народе грубых суеверий и неправильному, магическому истолкованию богослужения и самой веры, с чем сторонники Реформации активно боролись (см. Paarma 1980, 249-250 ss.).
О том, что в эти годы богослужебные перемены более всего заботили епископа Эрика, свидетельствует и дошедший до нас фрагмент под названием Благодарственное слово и молитва ко Господу в день Нового года. Автор его точно не известен, но ныне большинство исследователей сходится на том, что им был сам Эрик Соролайнен. Этот фрагмент являлся составной частью т.н. “литургии с кафедры”: его появление было связано с тем, что Служебник Паавали Юстена, который в те годы использовался в финноязычных приходах, не имел аналогичного раздела, хотя Церковное уложение 1571 г. и предписывало его (подробнее с “Благодарственным словом” мы предлагаем познакомиться ниже по выполненному нами переводу и комментарию).
Практические шаги по изменениям церковной практики, предпринятые на местах, натолкнулись на недовольство значительной части крестьян и горожан, чем, естественно, воспользовался Клаус Флеминг для разжигания недоверия и даже ненависти к финскому духовенству. В приходе Паймио, что под Турку, дело, к примеру, дошло до того, что крестьяне, раздраженные излишним рвением своего настоятеля, взявшегося за искоренение “устаревших церемоний”, не нашли ничего лучшего, как изгнать его (“перекинули за ограду”, по колоритному выражению того времени), причем этому событию предшествовали сношения недовольных прихожан с Клаусом Флемингом. Епископ в свойственной ему примирительной манере попытался уладить конфликт, вступив в переговоры с правителем Финляндии. Есть известие, что ближе к середине 1596 года между членами капитула и представителями духовенства, поддержавшими Флеминга, состоялся богословский диспут. По-видимому, он не дал результатов, поскольку в августе 1596 г. Флеминг направил капитулу письмо, в котором представил свое видение проблемы “устаревших церемоний” и собственное отношение к ведущим церковным деятелям Финляндии (Anthoni 1935, 157-168 ss.).
Послание было составлено на приличном богословском уровне, что не должно удивлять, учитывая, что вокруг Флеминга собралась группа лиц духовного звания, включавшая как консервативно настроенных лютеран, недовольных нововведениями, так и явных католиков, бежавших под его защиту из Швеции. Скажем, Каспар Юстен, сын покойного епископа Паавали, в свое время получивший воспитание у иезуитов (как предполагается, он и сам стал членом Общества Иисуса, о чем упоминалось очерке, посвященном Паавали Юстену), был радушно принят Флемингом (возможно, в память о своем досточтимом родителе) и даже несколько раз доставлял его послания к королю Сигизмунду, которого знал лично (Nuorteva 1990, 167 s.).
Как явствует из упомянутого послания Флеминга, наиболее активную роль в искоренении “церемоний” играл Грегориус Тейтт, которого правитель прямо обвинил в сочувствии кальвинизму и пособничестве Карлу - предполагаемый “криптокальвинизм” герцога Седерманландского был расхожим местом пропаганды, направленной против него. О епископе Турку правитель высказался с откровенным презрением, напомнив, что в правление Иоанна тот сохранял все детали богослужения, им же самим теперь упраздненные как “ошибочные”. Со своей стороны Флеминг выразил принципиальное несогласие с трактовкой “устаревших церемоний” как чего-то сугубо внешнего и второстепенного. В особенности это касалось возношения Св. Даров (elevatio): в послании доказывалось, что возношение служит внешним проявлением благоговения молящихся перед Богом, внося в богослужение мистический момент, тогда как новые меры привносили налет сухого рационализма. Послание Флеминга включало любопытный пассаж в пользу сохранения скульптурных изображений в храмах, причем особенно досталось все тому же Грегориусу Тейтту, обвиненному губернатором в неумеренном рвении по их изъятию из церковного обихода.
Из сказанного можно заключить, что спор о “церемониях” принял в Финляндии более принципиальный характер, чем это может показаться на первый взгляд. В религиозной истории Финляндии данный инцидент занимает особое место, поскольку по сути дела это был первый случай, когда дело дошло до открытого противостояния высшего духовенства и светских властей, да к тому же на религиозно-богословской почве: до этого между духовной и светской властью царила полная гармония (в духе учения Лютера о сотрудничестве светских и духовных властей). Недовольство Флеминга было подогрето также выступлением епископа на провинциальном сейме (ландтаге) в Турку в начале 1596 года в поддержку постановления шведских сословий о передаче герцогу Карлу монарших полномочий на время пребывания царствующего государя за границей (т.е. в Речи Посполитой).
Противостояние между Флемингом и капитулом достигло своего апогея в сентябре 1596 г., когда во время традиционной ярмарки в Турку правитель фактически натравил толпу на духовенство, собравшееся в соборе, причем кровопролития удалось избежать лишь благодаря вмешательству группы дворян, оппозиционных Флемингу. Вопрос об “устаревших церемониях” в 1596 г. так и не получил окончательного разрешения. Следующий же год принес серьезные социальные и политические потрясения, повлекшие кардинальные изменения в управлении Финляндией и положении ее лютеранской церкви.
В декабре 1596 года разразилось крупнейшее в финской истории выступление крестьян, т.н. “Дубинная война”, которое охватило провинции Похъянмаа, Хяме и Саво (см. § 2 второй главы I части). Главным объектом ненависти восставших был правитель страны Клаус Флеминг, прозванный “железным маршалом” за жестокое обращение с простым народом. На характере “Дубинной войны” сказались также политические и в некоторой степени религиозные противоречия, разделявшие Флеминга и герцога Карла (хотя, заметим, в выступлении крестьян, мало разбиравшихся в вопросах веры, религиозная составляющая почти не присутствовала). Последний поддержал восставших финских крестьян, хотя обещанной помощи от него они так и не получили. Восстание и последовавшее за ним усмирение привели к разорению значительной части страны и крупным людским потерям. Эрик Соролайнен и возглавляемое им духовенство оказались в сложном положении, поскольку поддержка той или иной стороны была чревата негативными последствиями для лютеранской церкви Финляндии. С одной стороны, в религиозном плане финскому духовенству был ближе, разумеется, не Сигизмунд, известный как ярый сторонник посттридентского католицизма, а Карл, выступавший в качестве главного защитника дела Реформации в Швеции и гаранта постановлений Упсальского собора 1593 г. Однако с другой стороны, с самого начала Реформации деятели Реформации Финляндии стремились опираться на поддержку короля, власть которого была необходима для поддержания общественного спокойствия и религиозного единомыслия, в свете чего конфликт с законным государем представлялся им чем-то несусветным. В конце концов верх одержала позиция невмешательства церкви в этот конфликт, что нашло выражение в призывах капитула, обращенных к обеим сторонам, по возможности воздержаться от насилия.
Тем не менее были известны случаи, когда на местах, охваченных столкновениями, приходские священники решались оказывать помощь повстанцам: так, активным приверженцем Карла и защитником крестьян был пастор из Калайоки (провинция Похъянмаа) Льюнго Туоманпойка (Томсон), о котором шла речь в соответствующем пункте второй главы I части, причем в его случае можно говорить уже о принципиальном неприятии не только политической, но и религиозной позиции, занятой высшим духовенством финской церкви и в первую очередь ее главой.
В 1597 году положение финской церкви еще более осложнилось, поскольку епископ и капитул оказались под огнем критики обеих противоборствующих сторон, т.е. Флеминга и его партии, с одной стороны, и Карла Седерманландского, с другой. Последний в условиях все большего обострения отношений с королем Сигизмундом и верным ему финляндским дворянством обвинил всех финнов, не исключая и духовенства, в переходе на сторону папской церкви, что, конечно же, не соответствовало действительности. Неожиданная для всех смерть “железного маршала” в апреле 1597 г. не изменила положения, поскольку партия Сигизмунда сохранила свои позиции в Финляндии. В результате дело дошло до открытого военного столкновения, когда Карл в августе 1597 г. вторгся в Финляндию и осадил замок Турку. Примиренческая позиция Эрика Соролайнена проявилась и в этих драматических событиях: видя безнадежность положения осажденных, он обратился к ним с призывом сложить оружие и подчиниться Карлу как фактическому правителю королевства, уже получившему признание всех сословий. Эту же линию он отстаивал и на ландтаге, состоявшемся в Турку в октябре того же года. Итогом подобной политики стала утрата доверия (и уважения) как со стороны побежденных (что неудивительно), так и со стороны непреклонного Карла. Последнему был психологически чужд миролюбивый склад епископа Турку; к тому же он вряд ли простил Эрику активные антикальвинистские выступления на соборе 1593 года, что означало непризнание притязаний Карла на главенство в церковных вопросах. Это, в частности, проявилось в письме Карла новому губернатору Финляндии с осуждением “двурушничества” Эрика Соролайнена и выражением сомнения в его искренней преданности принципам Реформации (Paarma 1980, 427 s.). Вследствие этого епископ был лишен доходов, причитавшихся ему с прихода Корппоо, что нанесло немалый урон его материальному благополучию. Кстати сказать, в предыдущем году, после неудавшегося диспута и инцидента на сентябрьской ярмарке аналогичную меру против него и других членов капитула предпринял Флеминг, лишивший их зернового довольствия. В середине следующего, 1598 года, вконец растерявшийся Эрик Соролайнен попытался отчасти вернуть себе расположение короля Сигизмунда, о чем свидетельствует его верноподданническое письмо последнему: в немалой степени это было связано с оживившимися в тот период надеждами явных и тайных сторонников короля на его возвращение в Швецию и усмирение Карла. Справедливости ради следует сказать, что в предыдущие годы Сигизмунд не раз выражал недовольство духовенством Финляндии за приверженность антикатолической линии Упсальского собора, так что отношения финского духовенства с католическим монархом вряд ли носили идиллический характер. Однако события, происшедшие уже несколько месяцев спустя после упомянутого письма, поставили крест на этих надеждах, а епископ Турку лишь еще более навредил себе в глазах герцога.
В августе 1599 г. герцог Карл со значительными военными силами вторгся в Финляндию. После ожесточенных боев сторонники короля потерпели полный разгром, вслед за чем оставшихся в живых ожидала кровавая расправа или суровые наказания. В этих условиях епископ и капитул приняли решение отказаться от верности королю, бросившему верных себе финнов на произвол судьбы, и выразили преданность Карлу, о чем свидетельствуют послания, направленные ими как адмиралу Шеле, командовавшему флотом у финских берегов, так и непосредственно самому Карлу. В этих обращениях особо подчеркивалась непричастность духовенства антигерцогской политике и провозглашалась лояльность фактическому правителю королевства. Однако названные демарши не произвели должного впечатления на непреклонного герцога, что видно из послания, которое вскоре после одержанной победы Карл направил местоблюстителю архиепископской кафедры Упсалы (законно избранный архиепископ Ангерманнус, выступивший против Карла, уже находился в заключении: Salomies 1949, 207 s.). В этом письме правитель дал волю своему гневу, утверждая, что все финны в той или иной степени отравлены “папистской закваской”, о чем по его мнению свидетельствовали многие “католические” элементы, самолично им замеченные в финских богослужениях. Более всего упреков и обвинений, естественно, пришлось на долю епископа Турку, которого Карл объявил виновником всех нестроений в финской церкви и даже обвинил в тайной приверженности католицизму. Не исключено, что к этому времени капитул Турку, как и духовенство Финляндии в целом, разделился на тех, кто мог рассчитывать на благосклонное отношение к себе победителей, и тех, кого ожидали неминуемые репрессии. К числу первых, несомненно, относились Грегориус Тейтт и Петер Мелартопеус, что не вызывает удивления, учитывая их взгляды на дальнейшие пути Реформации и практические меры в этом в этом направлении. Что же касается самого епископа Эрика, то вскоре после падения Турку он был заключен под стражу вместе с ректором школы Маркусом Хельсингиусом, в свое время в качестве доверенного лица епископа доставившим упомянутое письмо капитула адмиралу Шеле. Правда, неделю спустя их освободили, однако, покидая Финляндию накануне Рождества 1599 года, Карл “захватил” с собой и Эрика Соролайнена, будучи абсолютно уверен в виновности финского епископа, которую вскоре предстояло доказать на суде в Стокгольме. Замещать епископа был оставлен церковный глава Турку Грегориус Тейтт. Как видим предпоследний год шестнадцатого столетия завершился для Эрика Соролайнена чрезвычайно драматически.
Оценивая поведение епископа Турку в событиях 1593-1599 гг. в целом, заметим, что проявленные им колебания и неустойчивость, давали повод к различным толкованиям. С одной стороны, избранная им примирительная линия могла быть продиктована стремлением следовать подлинно христианским принципам, а, как известно, в условиях ожесточения гражданских войн подобное поведение нередко вызывало (и вызывает) всеобщее недовольство, осуждение и даже презрение, с чем ему и пришлось столкнуться.
В разделе, посвященном университетским годам Эрика Соролайнена, мы неслучайно отметили значительное влияние на него Давида Хитреуса (“второго Меланхтона”, как иногда его называли современники), от которого он воспринял установку на поиск компромиссов во имя сохранения христианского согласия. Жизнь показала, что следовать этой линии в конкретных обстоятельствах гражданской войны конца 1590-х гг. было делом отнюдь не легким. По одному удачному замечанию, на рубеже XVI - XVII столетий во многих районах Европы, истощенных кровавыми религиозными и политическими столкновениями, “всеобщее неблагополучие...толкало многих на “монтеневские” позиции, на поиски мира и компромисса” (Тананаева 1996, 70). Разумеется, к лютеранскому епископу Турку определение “монтеневский” может быть приложено, скорее, в качестве сравнения или аналогии, однако нет сомнения, что именно воспринятые им в молодости влияния в духе христианского гуманизма обусловили общий миролюбивый склад его ума и спокойно-рассудительный подход к острым жизненным проблемам, вследствие чего и напрашиваются сравнения с его современниками из других стран, стоявшими на сходных позициях.
Желание епископа Турку отмежеваться от крайностей всех враждующих сторон свидетельствовало и о стремлении сохранить - насколько это было тогда возможно – церковную автономию, в защиту чего он вместе с другими церковными деятелями королевства высказался на историческом Упсальском соборе 1593 г. С другой стороны, в позиции Эрика Соролайнена в эти тяжелые годы, безусловно, присутствовали и по-человечески понятные мотивы страха и растерянности, что влекло за собой неизбежные колебания и не очень успешные попытки лавирования между враждующими лагерями: “непреклонным человеком (“или-или”) Эрик Соролайнен, конечно же, не был … Проявленная им уступчивость обуславливалась стремлением следовать определенным принципам, но также и природной нерешительностью” (Laasonen 1991, 24 s.).
В историческом романе, посвященном “Дубинной войне” (Erämaan nuijamiehet, 1922), писатель Сантери Ивало следующим образом описывает сложное положение епископа в эти годы: “В бурных событиях своей эпохи он прилагал все усилия для достижения согласия, но это принесло ему лишь разочарования, страдания и унижения. По причине своей уступчивости не однажды был он близок к тому, чтобы лишиться епископского звания, и мало что мог предпринять, находясь на своем посту. Также и в вероучительных вопросах он пытался, прислушиваясь к голосу собственной совести, примирить враждующие направления своего времени, а в результате лишился доверия каждой из споривших сторон”.
